— Подлец, негодяй, ублюдок, мать твою турок имел! Проклятый подлец, убийца!
Караманлис побелел, взял его за плечи и снова приподнял на высоту окна, прижав лицом к стеклу.
— Вот, смотри, теперь ты заговоришь, ты расскажешь мне все, что знаешь, правда? Ты перестанешь хитрить, не так ли?
Клаудио застыл, парализованный ужасом: Влассос возбудился, избивая девушку, теперь казавшуюся бездыханной, возможно, потерявшую сознание… Он расстегнул брюки, демонстрируя волосатый пах, задрал юбку Элени, разорвал трусики, а потом залез на нее, весь мокрый от пота, тяжело дыша и хрюкая.
Клаудио показалось, будто он лопается, раскалывается, как глыба льда, если по ней ударить молотом.
— Нам нечего сказать! — прохрипел он. — Нечего сказать! Остановите его, ради Бога, остановите его! Остановите его!
Он яростно выкрутился, молниеносно вырвав руку, и ударил кулаком полицейского, пытавшегося его остановить, разбив тому лицо. Тот упал, мыча, зажимая руками сломанный нос и рассеченную челюсть. Клаудио бросился на дверь, словно таран, и, в свою очередь, разбился бы о створку, если бы другие два агента не кинулись на него, нанося удары по телу и лицу с дикой яростью, снова обездвиживая его и заставляя упасть на пол. Один из них уперся ему коленом в грудь и держал руками за шею.
Караманлис, белый как полотно, велел поставить его на ноги и снова заставить смотреть, но человек, стоявший у него за спиной, вмешался:
— Остановите это животное, Караманлис. Ради Бога, остановите его, вы что, не видите, что она умерла? Господи, она мертва, чертов ублюдок! Остановите его, или, Богом клянусь, вы за это дорого заплатите.
Тело Элени вздрагивало, безвольное, словно туловище тряпичной куклы. Глаза закатились, видны были белки.
Караманлис позвал своего человека — бесполезно. Потребовалось вмешательство других агентов, чтобы снять Влассоса с трупа Элени.
Человек, стоявший в тени, не сдержался и подошел к Караманлису:
— Идиот, теперь вам придется убить и юношу, после того что он видел, — отличная работа… идиот… идиот несчастный, а ведь он гражданин союзнической страны… проклятый кретин.
Клаудио почти лишился чувств, лицо его потемнело, видел только левый глаз. Он коротко и быстро моргал, будто автоматически, но при каждом движении века в памяти отпечатывались лица: капитан Караманлис, агенты Руссос и Карагеоргис, человек с английским акцентом, на мгновение освещенный флуоресцентной лампой, висевшей на потолке… и Влассос. Он не видел, как тот выходил из камеры, но, теряя сознание, ощутил тошнотворный запах секреции.
Час спустя, проходя мимо двери камеры, куда заключили Клаудио, Караманлис остановился, изумленный: изнутри доносился странный звук, похожий на пение, но слов невозможно было различить — нежная и скорбная мелодия, постепенно становившаяся все более громкой и звучной, тревожная и отчаянная рапсодия. Офицеру стало не по себе от этого нелепого пения, звучавшего для него как нестерпимый вызов. Он начал колотить кулаком в дверь, истерично крича:
— Довольно! Прекрати, проклятие! Прекрати этот стон!
Голос умолк, и длинный коридор снова погрузился в тишину.
Большая синяя машина резко остановилась перед караульным помещением полицейских казарм: голубое знамя с тремя звездами на левом крыле указывало, что внутри находится офицер высокого ранга. Шофер вышел из автомобиля и открыл заднюю дверцу, после чего встал навытяжку перед своим начальником. Человек в изящной форме греческого флота поправил китель и натянул перчатки на длинные крепкие пальцы. Караульный посмотрел на него сначала рассеянно, а потом, под испепеляющим взглядом вновь прибывшего, вытянулся и застыл, взяв на караул.
Сила и проницательность взгляда, темный цвет кожи и глубокие морщины, бороздившие его лицо, указывали на то, что эти погоны были заработаны долгой жизнью на море, среди ветра и огня.
Он решительно вошел внутрь, на мгновение поднеся руку к козырьку, двинулся в кабинет, и дежурный офицер отдал честь.
— Я адмирал Богданос, — сказал он, протягивая удостоверение, после чего быстро убрал его в карман кителя. — Мне нужно немедленно переговорить со старшим офицером.
— Подождите минуту, адмирал. Я сейчас о вас доложу. — Он снял телефонную трубку и набрал внутренний номер.
Караманлис сидел за столом, перед ним стояли агенты Руссос и Карагеоргис, они должны были позаботиться об исчезновении Элени Калудис и Клаудио Сетти, как будто тех никогда и не существовало. Когда зазвонил телефон, он прервал инструктаж, снял трубку и проговорил сухо:
— Кто там? Я же велел не беспокоить.
— Капитан, здесь адмирал Богданос, он хочет срочно с вами говорить.
— Сейчас не могу. Попросите его подождать.
Караманлис говорил громко, и офицер, стоявший перед сержантом, услышал его слова. Глаза его гневно вспыхнули.
— Скажите ему, чтобы он в течение минуты явился сюда, если не хочет предстать перед военным судом. Напоминаю вам — осадное положение в силе.
Сержант потупил взгляд.
— Вам лучше немедленно прийти сюда, капитан, — сказал он негромко и положил трубку. — Подождите минутку, адмирал. Он сейчас будет.
Караманлис встал.
— Через несколько минут стемнеет, — сказал он. — Забирайте парня и поезжайте.
Он взял с вешалки фуражку и направился к выходу. Широко шагая, он двинулся по коридору, ведущему в кабинет, открыл стеклянную дверь и оказался перед офицером. Тот стоял, широко расставив ноги, держа руки за спиной.
Взгляд Караманлиса упал на фуражку, лежавшую на стуле: перед ним, возможно, был член штаба или даже самой хунты. Тем не менее он попытался не ударить лицом в грязь.
— Могу я узнать, адмирал, по какой причине вы прерываете мою работу в очень деликатный момент, могу ли я видеть ваш пропуск и документы?
Адмирал сделал знак рукой в перчатке, а потом повернулся к нему спиной и отправился в другой угол комнаты, подальше от дежурного офицера. Караманлис с досадой последовал за ним.
— Вы сошли с ума, — прошипел адмирал, внезапно оборачиваясь. — Как это вам пришло в голову арестовывать иностранных граждан, вдобавок граждан двух наших важных союзников? Вы же знаете, что пишет о нас иностранная пресса. Они покрывают нас позором. Важные займы нашему Национальному банку уже временно приостановлены. Не хватало только дипломатических казусов. Француз, Шарье, и итальянец, Клаудио Сетти, — что, черт возьми, вы с ними сделали?
Караманлис почувствовал, как у него подгибаются колени: несомненно, это офицер секретных служб, раз он все знает.
— Итак? Я жду ответа.
Караманлис попытался блефовать:
— Вы, вероятно, ошибаетесь, адмирал: здесь нет никаких иностранцев.
Офицер одарил его ледяным взглядом:
