Девушка включила свет в типографии, со страхом и мукой погрузившись в чтение. Она взглянула на часы: а вдруг официант из бара напротив сейчас моет посуду и, заметив, как во второй раз за эту ночь зажегся и погас свет, раздумывает, звонить ли ему снова в гостиницу женщине, подарившей ему тысячу драхм. Она боялась внезапного возвращения хозяина типографии, будучи уверена — никто не способен выдержать его взгляд.
Текст Арватиса, явно неполный, напоминал, скорее, собранные воедино наброски и наблюдения:
«Комментарии из античных источников, относящиеся к предмету данного исследования.
Аристарх (Схолия Н) говорит о месте в центральном районе Эпире, куда должен был отправиться Одиссей éis Boúniman è éis Kelkèan (в окрестностях Бунимы или в окрестностях Келкеи).
Евстазий: древние (то есть Аристарх и его школа) передают глухие и варварские звуки некоторых названий местности, которую они называют Бунима или Келкея, где Одиссей должен был воздать почести Посейдону.
Павсаний (I, 12) понимает слова Гомера о народе, „пищи своей никогда не солящем“, применительно к жителям Эпира вообще, но ведь обитателям прибрежных районов отнюдь не была неведома навигация. Схолии В и Q сообщают также, что на территории Эпира существовала также háles oryktòi (то есть каменная соль), но ясно — в пророчестве Тиресия просто имелись в виду народы, проживавшие столь далеко от моря, что не знали использования соли.
Итак, место, где Одиссей должен совершить жертвоприношение Посейдону, способное избавить его от проклятия и освободить от гнева бога, согласно некоторым источникам, следует искать в Эпире. Однако уже в древних текстах, кажется, существует путаница между Эпиром и словом „épeiron“ (континент), поскольку считалось: Одиссей должен пройти в глубь континента. Кроме того, где среди суровых гор Эпира могли выращивать пшеницу, чтобы весло, которое, согласно пророчеству Тиресия, Одиссей должен будет нести на плече, перепутать с лопатой для веяния зерна, служившей для отделения зерен от мякины?
Разве в Эпире не было озер, где осуществлялась внутренняя навигация и где, следовательно, были очень хорошо известны лодки и весла? Кроме того, в Эпире царствовал дед Одиссея со стороны матери, Автолик — так зачем же в таком случае последние приключения героя в пророчестве Тиресия окружены такой таинственностью? Далее, термин „Келкея“, примененный Павсанием к месту зарождения культа Артемиды Брауронии, приводит нас в Азию, быть может, во Фригию или даже во внутреннюю Азию… другой термин, „Бунима“, по-видимому, означает „пастбище быков“, а подобная картина больше всего соответствует плоскогорьям Анатолии. Однако он также может происходить от „Boòuns“ — „гора“ и обозначать гористую или холмистую местность. „Глухие и варварские звуки“, о которых говорит Евстазий, труднопроизносимые сочетания, явно относятся к иностранному языку далекой страны, а не к диалекту, по сути своей эллинскому, такому, как эпирский».
Далее следовали чистые страницы с набросками, трудными для понимания, отдельными фразами, стихами. Потом снова:
«Ныне я уверен — некромантический ритуал в одиннадцатой песни „Одиссеи“ должен был свершиться в Эфире, где находится устье Ахерона, Стигийское болото и мыс Киммерий. Именно там следует искать решение задачи и, быть может, даже свидетельства, которые помогут воссоздать последние приключения Одиссея».
Затем шли листы журнальных записей раскопок: наброски, сечения, стратиграфия, зарисовки находок. Повсюду — комментарии, очень плотным, мелким и правильным почерком. Мирей взглянула на часы: половина четвертого утра. Она напрягла слух, но ничего не услышала. Казалось, типография обладает полной изоляцией и звуконепроницаемостью. Здесь было тепло.
Она добралась до конца пачки, не найдя ничего, что особенно привлекло бы ее внимание, однако между обложкой и последним листом лежал конверт с рукописным адресом — видно было, что это почерк того же Арватиса, но другой, словно профессор постарел, многое перенес и рука его дрожала.
«Господину Ставросу Курасу
Улица Дионисиу, 17
Афины».
Конверт открывали второпях, пальцами, и бумага была порвана. Мирей достала лежавший внутри листок и стала читать:
«Эфира, 16 ноября 1973 года
Мой дорогой друг!
Боюсь, вы читаете последние слова, написанные мной. Ради Вас я осмелился посягнуть на врата Аида, теперь они открыты и ждут завершения долгой и тяжелой жизни. К сожалению, ледяное дыхание этого места заморозило и погасило слабый огонь, все еще тлевший в моих жилах. Но в то самое мгновение, когда сила Эреба обрушилась на меня, в то мгновение, когда я сжимал в руках золотой сосуд с изображенными на нем сценами последнего приключения, что-то вдруг осветило меня — быть может, ясновидение человека, стоящего на пороге смерти, и фигуры, отчеканенные на сосуде, заговорили со мной.
Место, где все должно свершиться, одними именуемое «Kelkéa», а другими «Boúneima», расположено там, где сели черные голубки из египетских Фив, чтобы дать начало самым древним оракулам на земле — в Додоне и Сиве. Первая стоит под знаком дикого вепря, современными астрологами называемым Рыбами, вторая — под знаком Овна. Оттуда должны быть родом двое из тех, кого надлежит принести в жертву. Между этими двумя точками находятся два входа в потусторонний мир: то место, откуда я вам пишу, и мыс Тенар. Расстояния, отделяющие Эфиру от Тенара и Тенар от Сивы, находятся между собой в магическом и непреложном численном соотношении. Это соотношение, которое я представлю в виде графика и формулы, из последних сил, что мне остаются, приведет вас к месту, где должна свершиться судьба.
Телец — третья жертва, он рожден на склонах горы Киллена, земной основы этого небесного знака, у подножия которой, в Стигийских болотах, открывается еще один вход в Аид. Все три жертвы должны переступить воды Ахерона, прежде чем быть убитыми.
Несомненно, дружественное Вам божество оставило в лоне земли отчеканенное в золоте послание и пожелало устроить так, чтобы я его нашел. Таково мое напутствие, а остальное в руках Судьбы. Прощайте, адмирал, хайре!
[35]
Вам, полный глубокого восхищения, я посвятил свою жизнь.
Периклис Арватис».
Мирей не понимала, почему глаза ее наполнились слезами. Она чувствовала в прочитанных словах огромную, безграничную преданность, человеческую жизнь, отданную ради друга, безвозмездно, и ощущала бесконечное одиночество и незащищенность хрупкого человеческого существа перед ледяной тайной смерти.
Она торопливо перерисовала в свою записную книжку график, представлявший ось Арватиса, тот же самый, какой она уже видела в кабинете Мишеля, и сопровождавшую его формулу. Внезапно у нее возникло подозрение, заставившее ее затрепетать: Сива! Если отец сказал ей правду, то Мишель родился в оазисе Сива, под знаком Овна… Нет, при чем здесь это… Такого не может быть… В столь поздний час, в удушливой атмосфере странного места у нее, должно быть, галлюцинации. Нужно скорее выбираться отсюда… Но как справиться со зверем, притаившимся в саду, который только и ждет возможности разорвать ее в клочья? Внезапно она услышала шаги, далекие и приглушенные, но не оставлявшие никаких сомнений в своей реальности, и сердце замерло у нее в груди. Она погасила свет в обеих комнатах и спряталась за одним из шкафов, вжавшись в стену.
