Изумление, вызванное у всех присутствующим внезапным появлением и неожиданными словами Амброзина, заставило всех молчать, прислушиваясь. И Амброзин продолжил:
— Я потерпел неудачу в той миссии. Я потерял спутников во время нашего путешествия, а потом долго страдал от голода, холода, болезней и нападений. Это просто чудо, что я остался в живых. А потом я день за днем сидел во дворе императорского дворца в Равенне, моля выслушать меня. Но все было тщетно. Меня так и не принял тогдашний император, бесхребетный человек, полностью подпавший под влияние своих советников-варваров. Но теперь я вернулся. Пусть поздно, это правда… зато не один. Не с пустыми руками! — Амброзин сделал небольшую паузу, потом продолжил торжественно: — Всем вам, я уверен, известно пророчество оракула, возвестившее о приходе некоего юного человека с чистым сердцем, который принесет меч правосудия в эти земли и вернет им утраченную свободу. И я привел к вам этого юного человека, благородные сенаторы! — повысил голос старый друид. — Перед вами — Ромул Август Цезарь, последний римский император!
Его слова были встречены глубочайшим молчанием, а потом вокруг зажужжали голоса, становившиеся все громче и громче. Одних явно поразило заявление старика, другие, опомнившись, засмеялись над неожиданным оратором.
— А где же его чудесный меч? — спросил один из сенаторов, перекрывая шум голосов.
— А где легионы этого новоявленного Цезаря? — спросил другой. — Ты вообще имеешь представление о том, какую армию содержит Вортиген? Представляешь ты это или нет?
Амброзин заколебался, задетый их словами. Но тут же заговорил снова:
— Двенадцатый легион Дракона сейчас восстанавливается. Император будет представлен солдатам, у которых, я уверен, найдутся сила и желание сражаться с отвратительной тиранией.
По залу сената разнесся оглушительный хохот, на место ораторов вышел третий сенатор.
— Ты слишком долго отсутствовал, Мирдин, — сказал он, называя старика его кельтским именем. — Этот легион давным-давно распущен. Никому и в голову не придет снова браться за оружие.
Все снова засмеялись, и Ромул почувствовал, как его окатывают волны язвительности и презрения, но не двинулся с места. Он просто прикрыл лицо руками и замер в середине зала. И вот шум насмешек постепенно затих… теперь лишь смущенное, пристыженное бормотание разносилось по залу сената.
Амброзин положил руку на плечо мальчика и снова заговорил, возмущенный и обозленный.
— Да, смейтесь, благородные сенаторы! Насмехайтесь над бедным мальчиком. Он не в состоянии защищаться, он не может ответить на ваши глупые оскорбления. Он видел, как его родители были безжалостно убиты варварами, его преследуют, желая убить, за ним гонятся, как за диким зверем — все варвары боятся его и хотят его смерти. Он, выросший в роскоши императорского дворца, теперь вынужден довольствоваться жалким убежищем. Но он — настоящий герой. Он таит в своем сердце боль, отчаяние и страх, неведомые мальчикам его лет, но он выдерживает все с силой и достоинством древних героев Римской Республики. А где ваша гордость, сенаторы Карветии? Где ваше достоинство? Вы заслужили тиранию Вортигена. Вы получили именно то, чего достойны, потому что в ваших телах — души рабов! Этот мальчик потерял все, кроме жизни и чести. И переносит страдания с истинно царским величием Я привел его сюда, чтобы вы увидели последнее семя умирающего дерева, которое может еще прорасти в гибнущем мире, — но я нашел здесь гнилую и бесплодную почву. И правильно, что вы отвергли его, — потому что вы его не заслуживаете. Нет! Вы заслуживаете только презрения любого человека, обладающего чувством чести!
Амброзин закончил свою горячую речь в мертвой тишине. Как будто тяжкий свинцовый груз упал на смущенное и растерянное собрание. Старый наставник в знак презрения плюнул на пол, а потом взял Ромула за руку и с величавым видом увел мальчика прочь, хотя несколько неуверенных голосов пытались остановить его. Когда старик и мальчик вышли, в сенате сразу же разгорелся горячий спор, перешедший в громогласный скандал, — но один из сенаторов не принял в нем участия. Он поспешил к боковой двери и выскользнул из здания. Сев в ожидавший его экипаж, он приказал трогаться с места.
— В Кастра Ветера! — сказал он. — В замок Вортигена, быстро!
Амброзин, разъяренный оскорбительным поведением сенаторов, вышел на площадь. Он изо всех сил старался ободрить Ромула, помочь мальчику справиться с пережитым, — как вдруг его схватили за руку.
— Мирдин!
— Кустенин! — воскликнул Амброзин. — Бог мой, какой стыд! Ты видел, что там случилось? Ты был в сенате?
Кустенин опустил голову.
—Да, я там был. Ты понимаешь теперь, почему я говорил, что уже слишком поздно? Вортиген подкупил большинство сенаторов. И он без труда заставит их разбежаться, не встретив ни малейшего сопротивления.
Амброзин торжественно покачал головой.
— Я должен поговорить с тобой, — заявил он. — Я должен поговорить с тобой весьма обстоятельно, но сейчас я не могу здесь задерживаться. Мне надо отвести мальчика домой… Идем, Ромул, нам пора. — Он оглянулся — но Ромула рядом не было. — Ох, великие боги, где он? Где мальчик? — в ужасе воскликнул старый друид.
Тут к нему подошла Эгерия.
— Не тревожься, — с улыбкой сказала женщина. — Он вон там, у моря, посмотри. С ним наша дочка, Игрейна.
Амброзин испустил вздох облегчения.
— Дай им немножко поговорить друг с другом, — попросила Эгерия. — Молодые люди нуждаются в обществе молодых. Скажи, правда ли то, что я только что слышала от людей? От тех, что вышли из сената Я просто собственным ушам поверить не могу. Куда подевалось их чувство достоинства? Или, по крайней мере желание скрыть собственную трусость?
Амброзин только кивнул в ответ, и его взгляд при этом не отрывался от мальчика, сидевшего на берегу моря.
Ромул молча следил за волнами, лизавшими гальку на берегу, и уже не мог сдержать рыданий, сотрясавших его грудь.
— Как тебя зовут? — раздался за его спиной нежный голос — Почему ты плачешь?
Несмотря на то, что голосок девочки звучал мягко и заботливо, Ромула охватило раздражение, — но потом его щеки коснулась рука, легкая, как крылышко бабочки, и ему стало немного легче.
Мальчик ответил не оборачиваясь, потому что не хотел видеть лицо девочки… он вдруг подумал, что оно окажется совсем не похожим на то, что он почему-то себе представил.
— Я плачу потому, что потерял все: родителей, дом, свою страну… потому что я могу потерять тех последних друзей, что у меня остались, а может быть, и собственное имя, и свободу. Я плачу потому, что для меня нет покоя на этой земле.
Слова оказались явно не слишком понятными для девочки, и потому она весьма мудро промолчала в ответ; но ее пальцы продолжали ласкать волосы и щеку Ромула, пока малышка не поняла, что он, наконец, успокоился. Тогда она сказала:
— Меня зовут Игрейна, мне двенадцать лет. Могу я посидеть с тобой немножко?
