— Иногда мне кажется, что он и на самом деле демон, — сказал Оросий, и его взгляд сказал товарищам даже больше, чем его слова.
— Ну, ведь это Аврелий изуродовал ему лицо, — напомнил Деметр. — Может, Вульфила просто горит местью… Впрочем, это все равно не объясняет его неиссякаемой ненависти. По-моему, он уже перешел все мыслимые пределы.
— Думаю, я могу это объяснить, — задумчиво произнес Амброзии. — Аврелий изуродовал его; он сделал варвара неузнаваемым, даже для самого себя. И по верованиям их народа Вульфила не может теперь надеяться попасть в рай всех воинов, а это для него совершенно нестерпимо. Вульфила ведь родом из племен восточных готов, а они фанатично верят в воинскую доблесть и в то, что в другом мире их ждет великая награда и новые битвы. Но Вульфила стал как бы другим человеком, боги могут его и не признать. А значит, ему нужно все завоевывать заново, и виной тому Аврелий. К тому же Аврелий рассек ему лицо до самой кости, а задетая кость означает, что искупить ошибку Вульфила может лишь одним способом: поднести своим богам чашу, сделанную из черепа Аврелия. Нам от него не избавиться до тех пор, пока он жив.
— Не могу сказать, чтобы я тебе позавидовал, — сказал Ватрен, насмешливо глядя на Аврелия.
Но легионер, похоже, отнесся к словам старого наставника очень серьезно.
— Так значит, ему нужен именно я? Почему же ты раньше этого не сказал?
— Потому что ты мог сотворить какую-нибудь глупость, например, вызвать его на поединок.
— Может, как раз это и было бы выходом, — заметил Аврелий.
— Почти наверняка — нет. Поскольку в его руках тот меч, у тебя просто не было бы шансов. Да к тому же ему нужен еще и Ромул, в этом можно не сомневаться, иначе он бы не примчался тогда в Фанум. И потому все, что мы можем сделать, Аврелий, — это держаться вместе. Это для нас единственный способ выжить. И всегда помните вот что: Ромул должен добраться до Британии, любой ценой. И там все, за что мы сражаемся, осуществится, и бояться больше будет нечего. Вы это понимаете, друзья? Больше нечего будет бояться.
Товарищи переглянулись, потому что, по правде говоря, ничего они не поняли, по крайней мере, пока, — но каждый чувствовал, что в словах Амброзина звучит убежденность в собственной правоте, каждый видел огонь, полыхавший в глазах старого наставника.
Да, каждый раз, когда он заговаривал об их будущем, таким очевидным для него и таким темным для всех остальных, он говорил, словно человек, стоящий высоко на башне и видящий первые признаки рассвета, первые лучи восходящего солнца… хотя те, кто был внизу, еще и не догадывались о скором наступлении дня.
ГЛАВА 6
Колонна Сергия Волусиана снялась с места в тот же день, взяв курс на северо-запад. Они шли быстрым маршем шесть дней подряд, покрывая по двадцать миль в день, пока не достигли, наконец, царства Сиагрия. Территория царя римлян была обнесена надежной линией обороны, состоявшей из частоколов и рвов, над которыми через каждую милю высились сторожевые башни. Воины гарнизона были одеты в тяжелые кольчуги и конические железные шлемы с пластинками, закрывавшими носы и щеки, — как шлемы франков; у каждого имелся длинный обоюдоострый меч.
Отряд вошел внутрь через хорошо укрепленные ворота. Навстречу ему оглушительно прогремели трубы. Далее марш продолжился до первого речного порта; это уже была Сена. Там воины погрузились на корабль и спустились по реке к столице, древней колонии Lutetia Parisiorum, которую давным-давно уже привыкли называть простым именем Паризия или Париж, как произносили это местные жители. Долгое и спокойное путешествие вселило в каждого из беглецов ощущение, что угроза, так долго нависавшая над ними, исчезла, наконец, или, по крайней мере, осталась так далеко позади, что беспокоиться больше было не о чем. Каждый день пути приближал их к цели, и Амброзин пребывал в постоянном возбуждении, которого никто не мог объяснить. Единственным поводом к опасениям было то, что товарищам почти не удавалось видеться с командиром Волусианом; они встречались с ним редко и, как правило, лишь мельком. Он обычно находился в своей каюте на корме, а когда обходил корабль, то был окружен адъютантами, так что к нему и приблизиться было невозможно. Лишь Аврелий как-то вечером сумел поговорить с ним. Он заметил, что командир стоит на корме, глядя на солнце, опускавшееся в тот момент над равнинами, и подошел к Волусиану.
— Привет тебе, командир, — сказал Аврелий.
— Привет тебе, солдат, — ответил Волусиан.
— Спокойное у нас путешествие.
— Пока что.
— Могу я задать тебе вопрос?
— Можешь, но не будь уверен, что обязательно получишь ответ.
— Я много лет сражался под знаменами Манила Клавдиана, и я командовал его личной стражей. Это о чем-нибудь говорит тебе? Возможно, ты сочтешь, что я достоин твоего внимания?
— Клавдиан был великим солдатом и честным человеком, настоящим римлянином, каких больше не существует. Если он доверял тебе, это значит, что ты стоил его внимания, — ответил Волусиан.
— Так значит, ты его знал, — догадался Аврелий.
— Да, я был с ним знаком, и это была для меня большая честь. Я заслужил тот венок, что ты видишь на моем знамени, — венок первого, поднявшегося на неприятельский вал… это было под его командованием, и он сам вручил мне эту награду на стенах Августа Рарика.
— Командир Клавдиан мертв; его предали, его атаковали войска Одоакра. Мои товарищи и я сам оказались в числе выживших после той страшной резни, хотя ни один из нас не был ни трусом, ни дезертиром.
Волусиан внимательно всмотрелся в Аврелия. Его серые глаза были пронзительными, как глаза ястреба, лицо воина покрывали глубокие морщины. Волосы он подстригал очень коротко, но не брился уже много дней. Усталость отчетливо проявлялась в его чертах, но не менее четко видна была и сила духа.
— Я тебе верю, — сказал Волусиан после нескольких мгновений молчания. — И что же ты хочешь узнать?
— Находимся ли мы под твоей защитой — или под арестом.
— И то, и другое.
— Почему?
— Новости о важных переменах в соотношении сил разлетаются куда быстрее, чем ты можешь себе представить.
— Это я понимаю. И совсем не удивлен тем, что твой царь знает об Одоакре и об убийцах Флавия Ореста, и что ты тоже обо всем этом осведомлен. Могу ли я спросить, что еще ты слышал?
— Слышал, что этот Одоакр по всем землям и странам разыскивает некоего мальчика тринадцати лет от роду, и что этого мальчика охраняет группа дезертиров, и еще с ним путешествуют некие странные личности. — Аврелий опустил голову. — И любому, кто занимает более или менее властное положение, — продолжил Волусиан, — известно, что именно столько лет последнему западному императору, Ромулу Августу, которого многие называют «августенышем». Ты не можешь не признать, что подобное совпадение выглядит слишком многозначительным.
