Кир остался доволен этой выходкой; ведь она подтверждала, что атака тяжелой пехоты красных плащей производит на азиатских воинов сногсшибательное действие.
Царица покинула лагерь через неделю, добившись от Кира обещания, что мужу ее не будет причинено никакого вреда и никаких притеснений. Взамен царь не станет препятствовать прохождению войска по перевалу «Киликийские ворота». Речь шла о горном переходе, столь узком, что одновременно там не могли поместиться две лошади в сбруе. В сущности, выставив там небольшой отряд умелых воинов, можно было преградить путь кому угодно, даже самой могущественной армии на земле, однако царь Киликии, кажется, не имел ни малейшего желания вступать в противостояние с Киром и предпочел пропустить его, вместо того чтобы останавливать. Приходилось верить ему на слово; ведь у того, кому принадлежат ворота, спрятан нож в рукаве. Грекам предстояло подождать несколько дней — и тогда все прояснится. «Ворота» располагались от лагеря в нескольких днях пути.
Царица уехала, увозя с собой огромное количество богатейших даров; возможно, Кир назначил ей тайное свидание в Киликии. Женщина столь удивительной красоты, и к тому же царица, стоит большего, чем мимолетная связь на две-три ночи. Через несколько дней армия прошла неподалеку от горы Аргей, где, по легенде, Аполлон живьем содрал кожу с Марсия. Эта одинокая и очень высокая гора словно великан грозно нависала над плоскогорьем. О ней ходило также множество других сказаний. Говорили, что в ее чреве закован титан, который время от времени потрясает своими цепями, изрыгая пламя изо рта. И тогда с вершины горы срываются реки огня, в небо вздымают раскаленные облака и окрестность оглашается ужасным грохотом. Однако большую часть времени Аргей спокоен, и вершину его покрывает шапка снега.
На протяжении следующих двух недель не произошло ничего достойного упоминания, а потом красные плащи добрались до города под названием Тиана. Перед ними простиралась внушительная громада Тавра. Там, на заснеженных вершинах, заканчивалась Анатолия, а за ними начиналась Киликия. Пока армия готовилась к переходу, Кир велел взять в плен перса — правителя города и умертвить. Таким же точно образом был захвачен и убит еще одни человек, чье имя держалось в секрете. Ни один из них не сделал ничего, чтобы заслужить подобное наказание. Ксен не знал персидского, и переговоры между греческими военачальниками и Киром осуществлялись при помощи одного-единственного переводчика. Причина очевидна: в тайные беседы не стоит поверять слишком много людей, а в данном случае «слишком много» означало — больше одного.
Кир совещался только с Клеархом. Прочих высших военачальников — Менона, Агия, Сократа, Проксена — время от времени приглашали на собрания, а иногда также на совещание военного совета, но Кир в этих случаях беседовал лично с Клеархом вполголоса. А Клеарх потом передавал его распоряжения своим военачальникам — вероятно, настолько полно, насколько считал нужным.
Любой, кто подходил близко к единственному переводчику, вызывал подозрения и привлекал к себе ненужное внимание. Так что Ксену оставалось только собирать слухи. Однако, вероятнее всего, Кир хотел скрыть факт своего присутствия в той местности — явный знак того, что он ни при каких обстоятельствах не должен был там находиться. В экспедицию против горцев, угрожавших Каппадокии, больше никто не верил.
Более того, Ксен также пришел к убеждению, что передвижение столь великой армии заметили в столицах — в Сузах и, возможно, в Спарте. Мы позже убедились в этом. И действительно, Ксен вскоре проведал, что в Греции в то время происходило нечто важное, оказавшее позже влияние на судьбы всех нас.
Кое-кто в Спарте в свое время решил, что сможет изменить расстановку сил в нашем мире, а теперь не знал, каким образом управлять событиями, которые сам же и вдохновил. Инструментом стала армия наемников, пересекающая Анатолию, но как контролировать ситуацию? Как остаться вне игры и одновременно быть в ее середине?
В Спарте уже начинало светать, когда двух царей, одного за другим, разбудили вестовые, передавшие им приказ как можно скорее явиться в зал совета, где пятеро эфоров,
[3]
людей, которым принадлежала власть в полисе, уже собрались на совещание.
Вероятно, они долго обсуждали происходящее, пытались при помощи осведомителей установить, где в данный момент находится армия и где на границе между Киликией и Сирией можно ее перехватить.
Теперь казалось очевидным, что цель Кира именно такова, как все и предполагали (внешне никто ничего не показывал): война в самом сердце империи с целью свергнуть Артаксеркса.
— Против собственного брата, — заключил кто-то. — Вряд ли можно предполагать здесь что-то другое.
Па какое-то мгновение в зале совета повисло тягостное молчание, потом цари и эфоры вполголоса обменялись несколькими фразами.
Наконец заговорил старейший из эфоров:
— Когда мы приняли решение удовлетворить просьбу Кира, все тщательно обдумали; мы считаем, что сделали наилучший выбор, исходя из интересов города. Мы могли отказать ему, но тогда Кир прибег бы к помощи кого-то другого: афинян, например, или фиванцев, или македонцев. Подобного случая лучше не упускать: если Кир действительно идет войной на брата, он будет обязан нам троном в случае победы, и тогда наша власть в той части света окажется безграничной. Если же он проиграет, армия будет уничтожена, уцелевших добьют или продадут в рабство в отдаленные местности, и никто не сможет обвинить нас в том, что мы замышляли зло против Великого царя или поддерживали действия узурпатора. Ни один из набранных воинов не знает причины, по которой они собрались в Сардах под началом Кира, кроме одного — но он никогда не заговорит. А еще среди них нет ни одного военачальника, ни одного воина регулярной спартанской армии.
Кое-кто — возможно, цари — подумал о том, как сильно изменились времена за три поколения. Леонид и триста спартанцев сражались в Фермопильском ущелье против трехсот тысяч персов, афиняне на море выставили в битве сто кораблей против пятисот, и все греческие города вступили с неприятелем в открытую схватку. Бок о бок они разгром или армию самой огромной, богатой и могущественной империи в мире, сохранив свободу для всех греков. А теперь весь полуостров покрыт руинами и следами разрушений. Лучшие из молодых пали за тридцать лет внутренней войны. Спарта сделалась повелительницей кладбища городов и народов, ставших тенями самих себя, и, чтобы сохранять эту видимость власти, она продолжала выпрашивать деньги у варваров, своих прежних врагов. Нынешний поход знаменовал собой последний рубеж. Дошло до того, что на предприятие, почти наверняка безнадежное, бросили отборный отряд из более чем десяти тысяч лучших воинов, хотя существовала высокая вероятность того, что всех их истребят. Да что же это за город, которым они правят? И что за люди пятеро негодяев, называемых эфорами, стоящие у власти и несущие за все ответственность?
Быть может, именно так им хотелось воскликнуть, потомкам героев прежних времен, но они ограничились более разумной беседой: может случиться нечто непредвиденное, некий третий вариант развития событий, по которому ситуация выйдет из-под контроля. Такую вероятность тоже следовало предусмотреть.
