— Я бы удивился, будь это не так. Обо мне ты тоже напишешь?
— А надо?
— Смотря по обстоятельствам. Если сочтешь, что буду играть в происходящем достаточно важную роль. Куда мы сейчас направляемся?
— На юг. В Сирию, а потом, как мне кажется, в Месопотамию. На самом деле Кир идет войной на брата, и никто меня в этом не разубедит. Так что путь его лежит в Вавилон, а оттуда — в Сузы.
Софос нахмурился:
— Откуда ты все это знаешь?
— Я не знаю. Предполагаю. Кроме того, Евфрат — единственный путь в Вавилон.
Софос разделил поджаренный хлеб.
— Ради Зевса! Значит, мы идем против Великого царя, повелителя персов! И никак не меньше! Приключение захватывающее, сомневаться не приходится… Кстати, ты слышал историю воина, которого персы взяли в плен, а потом посадили на кол?
— Нет, не слышал.
— Тем лучше для тебя, — ответил Софос. — Она ведь не из веселых.
Потом он встал, разложил под деревом покрывало и устроился на ночлег. А Ксен вернулся в свою палатку.
На следующий день армия выступила в поход. Казалось, все спокойно. Многие везли оружие в повозках и быстро шагали налегке. Впереди шел отряд разведчиков, еще три или четыре — вдоль флангов, и один сзади. Несколько часов греки двигались вдоль берега моря, ярко-синего, волны которого разбивались о прибрежные камни, оставляя широкие полосы белоснежной пены. Воины шли по воде, кое-кто даже умудрился копьем поймать несколько рыбешек: так много их было. Казалось, это скорее увеселительная прогулка, чем военная экспедиция. Некоторые болтали и смеялись.
Кир молчал, явно довольный тем, что видел.
Ксен заметил, что Софос, воин, возникший из ниоткуда, ехал верхом один, замыкая колонну. Иногда спешивался и долго шел по берегу моря, держа коня под уздцы. Это выглядело невероятным. Хотя он и прибыл с новой партией воинов, его не приписали ни к какому отряду, он не явился с докладом ни к одному из военачальников. Казалось, будто он знаком с одним только Клеархом.
7
Армия продолжала идти вдоль берега; она пересекла реку, потом еще одну — их названий я не помню, но Ксен все аккуратно записал, — после чего добралась до места под названием Иссы, маленького города, имеющего естественный выход к морю. Там к войску присоединился флот Кира. Ксен предположил, что изначально условленным местом являлся Тарс, но потом царевич, видя, что кораблей все нет, двинулся вперед, чтобы выиграть время, и решил дождаться их в следующем порту.
Флот под началом египтянина высадил на берег около семисот воинов, в результате общая численность греческой армии возросла до тринадцати тысяч трехсот.
Я никогда не понимала, почему потом, когда участники похода прославились, все стали называть их «десять тысяч». На самом деле греков никогда не было десять тысяч. Быть может, так случилось потому, что это ровное число и оно производит впечатление. Сразу создается образ внушительной и слаженной группы, мощной, но небольшой, соразмерной, как все у греков.
Тем временем армия шла дальше, пока не добралась до укрепления, закрывшего проход между горами и морем, именуемого «Сирийскими воротами». Это была внушительная крепость за двойной стеной; армия, готовая оказать сопротивления, могла бы сдерживать неприятеля до бесконечности. Однако обошлось без крови. Персидский военачальник, в чьем ведении находилась твердыня, предпочел уйти, хотя и командовал могущественным и грозным войском.
Когда Ксен рассказал мне эту историю, я спросила, какой смысл имело так поступать: ведь если бы военачальник отстоял крепость и прогнал армию Кира, разве не снискал бы себе огромные почести от господина? Ксен ответил, что человек, принимающий на себя столь великий риск, ставит на карту свое состояние и жизнь. Если он терпит поражение, ему остается только покончить с собой, потому что кара будет ужасна. А присоединив свой отряд к армии Великого царя, он тем самым показывал свою преданность, но ответственность ложилась целиком и полностью на плечи его повелителя. Быть может, именно этого и стремился добиться военачальник: добраться до царя и освободиться от слишком великой ответственности.
Тем временем красные плащи добрались до красивого прибрежного города, последнего перед перевалом через гору Аман, отделяющую Киликию от Сирии. Отныне греки покинут море и никто не сможет ответить им, когда снова его увидят.
Море.
Египтяне называют его «Великой Зеленью» — какое чудесное, поэтическое выражение. Когда я впервые повстречала Ксена у колодца в Бет-Каде, я не знала моря и никто из жителей пяти деревень Парисатиды, знакомых мне, никогда его не видел. Кое-кто лишь слышал о нем рассказы купцов. Ксен описал мне море, когда я наконец смогла понимать греческий язык: безбрежный водный простор с тысячью несмолкающих голосов, с бесконечными отблесками; зеркало, в котором отражается небо со стремительными облаками; могила многих отважных мореплавателей, бросивших ему вызов. Море… место, где обитает бессчетное множество чешуйчатых тварей, огромных чудищ, способных проглотить корабль целиком, — все они подчиняются таинственному существу, обладающему безграничным могуществом и живущему в самой глубокой бездне. Это божество также состоит из воды, оно зеленое и прозрачное. И коварное. Ксен сказал, что при виде моря человек испытывает к нему страх, но также и непреодолимую тягу, страстное желание узнать, что таят в себе его бескрайние просторы, какие острова, населенные незнакомыми народами, омывают его волны, есть ли у него начало и конец, и правда ли, будто оно лишь залив великой реки Океан, окружающей собой все земли. Что находится за ней, никто не знает.
В ту ночь, когда армия встала лагерем в окрестностях порта, два грека — предводители отрядов — сбежали на корабле. Быть может, они решили, что смогут добраться туда, где их уже не догонят. Может, их охватила необоримая тревога, единственный страх, который не умели побеждать эти неукротимые воины: страх неизвестности. Кир всем дал понять, что если бы хотел, то послал за беглецами самые быстрые корабли и настиг их в том месте, где они станут искать убежища, или же уничтожил их семьи, которые держал в заложниках в городе на побережье. Однако он позволил им уйти, потому что никого не желает удерживать против воли, но, разумеется, не забудет и тех, кто остался ему верен. Ловкий ход: воины, таким образом, узнали, что у них остается путь к бегству, не сопряженный с большим риском, на тот случай, если они решат устраниться от предприятия, с каждым днем казавшегося все более и более опасным. Все рассуждали одинаково: не принимали в расчет азиатскую армию, двигавшуюся бок о бок с ними, и полагались только на себя. В то же самое время подозрение, что они действительно идут войной на Великого царя, неизменно наводило на следующую мысль: тринадцать тысяч бросят вызов самой великой империи на земле.
Я с рождения привыкла к небольшим размерам своей деревни, к сдержанным чувствам людей, с которыми сосуществовала: они жили ожиданиями урожая, боязнью засухи, поздних холодов, эпидемий, уничтожавших стада, браками, рождением детей, похоронами, — и нот наконец, когда я последовала за Ксеном и его боевыми товарищами, мое внимание привлекли чувства воинов, каждый день видевших смерть. Что они испытывают на самом деле? Как живут с мыслью о том, что могут на следующий день не увидеть солнца или что им предстоит длительная агония?
