— То, что ты говоришь, — правда, Агиас, — отвечал Бритос. — Наши союзники из Тегеи ушли раньше нас, они могут попасть из своего города в Спарту через несколько часов. Но тогда почему царь Леонид захотел подвергнуть нас такому позору?
Они продолжали свой долгий путь в молчании. С вершины холма они увидели волны Коринфского залива, сверкающие внизу под ними, и решили остановиться, чтобы перекусить и отдохнуть пару часов. Они были опустошены и измождены нечеловеческим напряжением предшествующих дней, к тому же страдали от ран, полученных в сражениях.
Талос привязал лошадей и мула, развел костер под выступом скалы и начал готовить простую еду из ячменя. Мысль о том, что он увидит свою мать и свой народ, не радовала его; он чувствовал, что на сердце лежит свинцовая тяжесть.
Он отошел подальше от спартанцев, чтобы немного поесть, затем пошел и сел на выступ скалы, глядя сверху на море. Луна своими серебряными лучами освещала спокойную водную гладь, а легкий ветерок, насыщенный запахами тимьяна и розмарина, слегка шевелил листву миндальных и оливковых деревьев.
Талос повернулся и посмотрел на две темные фигуры, с трудом передвигающиеся по биваку на небольшом расстоянии от него: он не чувствовал ни ненависти к ним, ни обиды на них. Он, как во сне, видел поле сражения, которое они покинули совсем недавно.
Павшие воины, для которых не будет похорон… Ни одна женщина не будет рыдать над их телами.
Он мог почти физически почувствовать, как тени погибших витают в небольшом лагере.
Он подумал о воине с драконом, о его щите, который должно быть валяется, разбитый и грязный, среди груды трупов. Он думал о трагедии, которая скоро коснется всего населения Греции. В его сердце звучали крики отчаяния и плач феспийских женщин; он видел глаза старика, покрасневшие и полные слез.
Куда ушли мирные ночи на горе Тайгет? Легенды Критолаоса, ясные глаза Антинеи, ее восхитительные формы? Он почувствовал, как его сердце раздувается от боли и злобы.
Судьба оторвала его от своего народа, от тех, кого он любил, но при этом не допускает, чтобы он стал частью этих других людей, которых он ненавидел, но которыми глубоко восхищался. Воинов, которых он видел на равнине, когда был еще ребенком. Юных спартиатов, которые перенесли бичевание без единого стона.
И теперь эта невероятная доблесть и твердый, грозный дух трехсот воинов в битве при Фермопилах…
Звук шагов сзади отвлек его от мыслей: он повернулся и увидел щит Бритоса, сверкающий в лунном свете. Оба юноши долго молчали, спартанец прямой, застывший, как статуя, и илот, сидящий на камне.
Первым заговорил Бритос:
— Судьба причудлива, — сказал он почти расстроенным тоном. — Сколько раз, наблюдая за твоим народом, я думал, что лучше умереть, чем вести такое жалкое, однообразное, безразличное существование.
Талос поднялся на ноги.
— Сейчас я завидую тебе, илот. Ты вернешься в свои горы живой; во всяком случае, это единственное, что для тебя имеет значение. Но мне… я вернусь в город, которому не терпится осудить меня. Я вынужден был оставить своего отца не похороненным, на милость собак и варваров. Мои друзья зверски убиты, изуродованы, их тела опозорены. Все, что я вижу перед собой, это только темнота, бесчестье, возможно даже презрение.
Он остановился, разрываясь от злобы, отчаяния и позора. Агиас спал, завернувшись в свой рваный красный плащ. Страдания Бритоса были столь непереносимы, что он был вынужден заговорить со слугой.
Талос печально посмотрел на него.
— Ты, действительно, думаешь, что единственное, что имеет для меня значение, это моя жизнь? Что ты знаешь о моей жизни, или о жизни моего народа? Знаешь ли ты, что значит служить молча, носить ярмо каждый день, как зверь, не имея никакой надежды, чтобы когда-нибудь стать свободным? Боги не сделали нас рабами, это сделали люди, такие, как ты сам… как я.
Завтра, а может быть уже сегодня, все народы, которые процветали и были свободными, станут рабами, их обратят в рабство эти неукротимые захватчики, остановить которых не может никто. Благородные люди. Гордые, храбрые люди, как твой отец, возможно, как ты. Конечно, рожденный в цепях и представить себе не может, что такое свобода. Но ему хорошо знакома храбрость… храбрость, которую ты не можешь даже вообразить. Храбрость выносить более тяжелые нагрузки ежедневно, ради себя, ради твоих любимых.
Бритос увидел молодого пастуха, окруженного вооруженными людьми, яростно сражающегося, с одной только пастушьей палкой в руках. Он увидел светловолосую девушку, закрывающую его своим собственным телом.
— Теперь у тебя будет возможность узнать: человек ты или раб, — жестко продолжал Талос. — Живи, если сможешь. Живи, как тебе прикажут; попробуй выжить в полном позоре, если сумеешь. Даже осел смиряется с кнутом без жалобного крика. — Бритос почувствовал, как кровь приливает к лицу. — Даже звери могут бодаться и ранить друг друга до смерти…
— Достаточно! — закричал Бритос, хватаясь за меч. — Не доводи меня до крайности.
— Но только человек способен выжить! — продолжал Талос. — Подавляя крик своего сердца, задыхаясь от боли, возмущения, злобы, перенося позор на своих плечах, как отвратительную обузу. Ты покрыт бронзой, Бритос, но разве на твоих костях не кожа? Или она стала похожа на кожу, натянутую на барабан, призывающий тебя в бой?
Ты когда-нибудь плакал, Бритос? Были ли когда-нибудь твои глаза наполнены слезами? У тебя отобрали славу, и ты превратился всего лишь в сосуд, наполненный песком — Он дотронулся пальцем до груди спартанца. — Что у тебя там, за этим защитным нагрудником, за этой пластиной, Бритос? Есть ли там что-нибудь?
Талос немного помолчал, сжимая кулаки так, что ногти вонзались в ладони, и добавил:
— А сейчас, вытаскивай свой меч из ножен, воин, — холодно проговорил он. — И ты увидишь, боится ли раб потерять свою несчастную жизнь.
Бритос опустил голову, он молчал.
* * *
Черная туча, поднявшаяся в сумерках с далеких вершин горы Геликон, закрыла в середине ночи луну. Внезапная тьма опустилась на небольшое поле, погасив блики в море и заставляя умолкнуть сверчков в траве, только последние тлеющие угольки продолжали отбрасывать слабые отблески света. Агиаса, который сейчас дежурил, одолела усталость и сонливость.
Вдруг из ниоткуда появилась какая-то тень, крадучись пробирающаяся в редком кустарнике. Возможно, один из призраков, которых земля прячет в своем пустом чреве, обреченный бродить в ночи в поисках своей утраченной жизни… Как бесшумны его шаги…
Тень подкралась близко к Бритосу, позади Агиаса; она нависла над ним, как привидение. В течение какого-то мгновенья казалось, что она нагнулась, словно ища что-то, затем поднялась и ушла… или исчезла, растворяясь в ночи.
Талосу показалось, что ему это приснилось. Несомненно было лишь то, что когда луна снова вышла из-за туч, три юноши спали; только Агиас при порывах влажного ветра с моря заставлял себя проснуться, вздрагивая.
