— Мне никогда, за всю свою жизнь, не приходилось видеть что-либо столь же прекрасное, Лахгал. Это город Пафос?
— Нет, — ответил мальчик, — это еще только порт. Город находится за теми холмами справа от тебя. Он очень древний, построен вокруг храма. Я так никогда и не посмел войти в храм, может быть, потому что я еще ребенок, или возможно, потому что я раб. Не знаю. Говорят, что там внутри превосходные вещи. Поехали, дорога впереди еще длинная.
— Мы не попадем туда до наступления вечера, — решил Клейдемос. — И уже будет невозможно посмотреть хотя бы что-нибудь.
— Ошибаешься на этот счет! — сказал Лахгал, жмурясь. — Храм остается открытым до поздней ночи для паломников, желающих принести жертву Афродите. Говорят, что богиня наблюдает за тем, как они приносят свои жертвы, и если ей понравится один из них…
— Скажи же, в чем заключается жертвоприношение, Лахгал? — спросил заинтригованный Клейдемос.
— Послушай! — воскликнул Лахгал, оборачиваясь назад, чтобы взглянуть на своего спутника. — Не даром говорят о вас спартанцах, что вы тугодумы, замороженные вот здесь, — сказал он, показывая на голову.
— Что ты имеешь в виду? — настаивал Клейдемос. Лахгал пришпорил осла пятками, нажимая на его бока.
— Хорошо, итак я должен все объяснить… Понимаешь, в святилище много прекрасных девушек, которые живут внутри храма: они служанки богини. Паломники приходят в храм, делают подношение, затем выбирают одну из девушек и потом они… приносят жертву богине любви. Теперь ты понимаешь?
— Понимаю, — подтвердил Клейдемос, смущено улыбаясь. — Я понимаю. Но что богиня должна делать со всем этим? Мне кажется, что это просто хитрость, чтобы окармливать священников храма с помощью таких тугодумов и болванов, как я.
— Не говори ничего такого! — прервал его Лахгал. — Ты наверно сошел с ума! Если богиня услышит тебя, она немедленно поразит тебя и накажет!
— Достаточно, Лахгал! Довольно шуток… Боги не могут наказать меня больше, чем они уже сделали. Ничто не может испугать меня после того, через что мне пришлось пройти.
Лахгал развернулся к Клейдемосу и крепко взял его за руку.
— Осторожно, Два-Имени. Богиня действительно существует, она появляется в этом храме. Много людей видели, как она принимает различные обличия, по крайней мере, они так говорят. Но любой из тех, кто видел ее, навсегда остается с такими глубокими впечатлениями, что его сердце и разум уже никогда не будут прежними, такими, какими они были до встречи с ней. Говорят, что персидский сатрап, которому явилась богиня, утратил дар речи, и больше никогда с тех пор он не произнес ни единого слова.
Темнело, вокруг не было ни души. Дорога, извиваясь, проходила через лес каменных дубов, которые шелестели листвой при дуновении легкого морского бриза. Птицы, гнездившиеся в ветвях, наполняли лес своим чириканьем и щебетаньем. Лахгал устал от долгого путешествия, дрожал и плотно натянул плащ на свои худенькие плечи. Последний луч солнца утонул в далеком море, которое стало свинцовым.
— Я хочу помочиться, — вдруг заявил он, нарушая тяжелое молчание.
— Прямо сейчас? Не можешь подождать, когда мы, по крайней мере, увидим город?
— Я сказал, что хочу помочиться!
— Хорошо, хорошо, не расстраивайся. — Клейдемос потянул осла за повод и тот остановился.
Он слез на землю, пока мальчик соскальзывал с вьючного седла и отходил к обочине. Лахгал вернулся через мгновенье.
— Все в порядке? — спросил Клейдемос.
— Все в порядке.
— Хорошо, садись скорей, и поехали, а то уже поздно.
— Болит мой зад, лучше я пойду пешком. Тебе-то в седле удобно, а я сидел на куче костей. С меня достаточно.
— Хорошо, давай пройдемся пешком.
Тонкий серп луны появился над верхушками деревьев, бросая бледный свет на пыльную белую дорогу. Они некоторое время шли молча.
— Два-Имени, ты больше уже не хочешь в храм?
— Нет, я бы сходил туда, на самом деле. После всего, что ты рассказал мне, было бы глупо не пойти. Кто знает, может быть, у богини есть что сказать мне.
— Ты не боишься, Два-Имени?
— Да, — ответил Клейдемос, — немного побаиваюсь. Боги могут сказать нам такое, что было бы лучше не знать.
За поворотом дороги начинал появляться город: он расположился на холме, серея в лунном свете.
— Лахгал, — снова начал Клейдемос, — ты знаешь, как выглядит статуя богини, на что она похожа?
— Я слышал ее описание. Но мне никогда не доводилось увидеть ее, как я уже говорил. У нее нет лица и тела, никаких черт, как у статуй других богов.
— Тогда как она выглядит?
— Ну, говорят, что это двойная спираль, которая сужается наверху и сходится в одну точку.
— Очень странно. Никогда не слышал ничего подобного.
— Говорят, что это символ жизни или форма самой жизни.
— Но жизнь имеет различные формы: людей, животных, растений, самих богов, наконец. Ты не согласен?
— Это то, что мы видим. Но у меня возникает ощущение, что жизнь едина. Если она есть, то люди ходят, разговаривают, они думают, любят и они ненавидят. Животные пасутся, охотятся друг на друга, преследуя друг друга на полях. Деревья и кусты растут и цветут. Когда она уходит, тела высыхают и разлагаются. Деревья чахнут.
— А боги? — спросил спартанец, удивленный словами мальчика, который топал рядом с ним, стараясь идти в ногу с Клейдемосом, приноравливаясь к его раскачивающейся походке.
— Боги не могут быть живыми, если они не могут умереть. Или, возможно, они — сама жизнь. В любом случае, художники, которые делают их похожими на нас, ошибаются. Именно поэтому богиня, которую ты увидишь, — двойная спираль. Она имеет форму жизни.
Клейдемос остановился и повернулся к Лахгалу.
— Кто научил тебя всему этому? Никогда не приходилось слышать, чтобы ребенок разговаривал подобным образом.
— Никто. Я прислушивался к разговорам паломников, которые оставались около храма. Они говорили на старинном диалекте этого острова, который ты никогда и не поймешь. Ничего не значащий раб, ребенок на побегушках… Они разговаривали так, словно их окружали только собаки и лошади, но я слушал, потому что хочу научиться всему, чему только можно. И когда-нибудь… возможно я стану свободным и смогу приходить и уходить, как пожелаю, и посетить дальние страны и земли.
До первых домов Пафоса было подать рукой. Лахгал направился прямо к имеющим весьма неприглядный вид городским воротам, которыми, как казалось, никогда не пользовались.
Дорога вскоре привела их в верхнюю часть города, перед ними засверкали огни храма. Они остановились у ручья.
— Помойся, — сказал Лахгал. — От тебя пахнет потом.
— Послушай, Лахгал, конечно, ты не воображаешь, что…
