— Я ничего не воображаю, глупец. Ты собираешься помыться перед входом в храм, разве нет?
Клейдемос снял хитон и вымылся в ручье. Затем Лахгал привел его к входу в храм. Он не был очень высокий, построен из блоков серого камня, с портиком перед главными дверями. Деревянные колонны поддерживали перемычку, украшенную панелями с яркими рисунками. Клейдемос остановился, чтобы рассмотреть их.
— Лучше бы ты посмотрел на них при дневном свете, — запротестовал Лахгал. — Сейчас войди в храм, — сказал он, подталкивая его к входу. — Я подожду тебя здесь, у входа.
Клейдемос подошел к порогу: красноватый отблеск едва виднелся через полуоткрытые двери. Он вошел в большой зал, разделенный двумя рядами деревянных колонн, каждая из которых служила опорой для масляной лампы с тремя фитилями.
Воздух был пропитан резким пьянящим ароматом, исходящим из бронзовой курильницы, находящейся в конце зала перед изображением богини.
Большая бронзовая скульптура стояла, как Лахгал и описал ее, на пьедестале. Мерцающий, неровный свет ламп бросал волнистые отблески на спирали, внезапные вспышки света, казалось, оживляли статую, придавая ей плавную устремленность вверх.
Глубокая тишина окружала идола; Клейдемос мог услышать мягкое потрескивание фимиама на углях курильницы. Он сел на воловью шкуру, лежавшую на полу; его тело размякло, стало каким-то сонным.
Ему было не оторвать глаз от статуи, казалось, что двойная спираль начинает медленно оживать и жить своей собственной жизнью, вращаясь вверх, а ее спирали переливаются кровавым светом. Казалось, что движения незаметно ускоряются… Клейдемос моргнул, чтобы отогнать возникающую иллюзию.
Это, должно быть, только иллюзия… или это воздействие того странного аромата благовоний, которым был пропитан воздух? Он так устал и голоден, словно не ел целый день — да, должно быть, в этом все и дело…
На самом деле, сейчас изображение на пьедестале было неподвижно, но справа… или слева?.. появилась женщина.
Клейдемос привстал, согнув колени, когда она оказалась перед ним, малиновое платье соскользнуло с ее золотистого тела… скользнуло на пол, где оно казалось ярко-красной розой, увядающей у ее ног.
На ногах, подобных ногам великолепного оленя, были блестящие серебряные кольца… те же отблески мелькали и на изображении богини, и на ее бедрах из бронзы. И тонкий аромат благовоний… он становился сильнее и примешивался другой запах, запах миндаля, несколько горьковатый.
Но почему он не смог увидеть ее лица? Длинные пламенеющие волосы закрывали лицо женщины, падали на грудь. Она подходила ближе… ближе…
Вот она подняла голову… Тихая, нежная музыка ласкала слух Клейдемоса, неопределенная мелодия далеких флейт… Она показала лицо.
О всемогущие боги… всемогущие боги!
Это было лицо Антинеи.
Он протянул руки.
— О, богиня, владычица этого храма, не допусти, чтобы это был жестокий сон, — шептал он. — О, моя далекая любовь… почему наши встречи столь коротки?.. Антинея, твое лицо растворяется за покровом слез, той ночью, вместе с угасающим солнцем, чтобы никогда не вернуться…
— Антинея! — выдохнул он. — Антинея…
Он откинулся назад в волне душистых волос, воспылав в горячих и, казалось, бесконечных объятиях. Огонь в светильниках дрожал и угасал. Последние искры рассеялись, затухая во мраке, который окутал святилище.
Сейчас бронзовый идол был совершенно неподвижен, холодный и темный, отражая только бледные лучи луны.
* * *
Рассвет постепенно освещал огромный храмовый зал с многочисленными, близко поставленными колоннами. Человек в темном плаще вошел в зал через дверь за изображением богини и прошел туда, где Клейдемос все еще спал глубоким сном. Он повернулся к женщине, лежавшей рядом с ним:
— Ну? Он говорил?
Девушка накинула плащ и встала.
— Нет, ничего интересного, — мягко сказала она. — Благовония священной курильницы совершенно опьянили его. Но он постоянно называл меня одним и тем же именем…
— Каким именем? Это может быть важно.
— Антинея, мне кажется. Он был страстен, его глаза были полны слез. Мне страшно жаль его, — сказала она, оглядывая юношу. Клейдемос пошевелился, но не открыл глаза. — Ты мог бы и пожалеть меня, избавив от этого, — добавила она шепотом.
— Не жалуйся, — сказал мужчина. — Тебе заплатят достаточно, чтобы ты смогла забыть о причиненных неудобствах. Но ты уверена, что он не сказал больше ничего — даже во сне?
— Нет, больше ничего. Я не спала всю ночь, не могла пропустить ни одного слова. Все было так, как ты приказал. Но почему этот молодой человек такой особенный? Он не персидский сатрап, не сицилийский тиран.
— Не спрашивай, потому что я и сам ничего не знаю. Я даже не знаю, кто стоит за всем этим. Тем не менее, это может быть очень важно. Возможно, он из какого-то могущественного рода на континенте. Ты абсолютно уверена, что он ничего не сказал во сне?
— Ничего, что могло бы иметь хоть какое-то значение. Если у него и есть какая-то тайна, то она запрятана так глубоко, что ни расслабление во сне, ни даже любовь не могут выдать ее. Я могу сказать, что он любит эту женщину, которую зовут Антинея, слишком страстно. Должно быть, он потерял ее в самом расцвете своей любви к ней, которая выходит за пределы любого воображения. Поэтому рана никогда не затянется. Он видел во мне Антинею, свою утраченную любовь. Вот и все, что я могу сказать. Но его любовь настолько сильна, что она напугала меня. Он мог погубить меня… У меня такое ощущение, что я разорвана на части.
— Не думаю. Ощущения, которые возникают в храме, посвященном этой богине, всегда обоснованы и вытекают из какого-то источника. Возможно, у него раздвоение души: другая сила, другая воля живут в нем. Как другая личность.
— Тогда почему ты не позволил вмешаться самой верховной жрице? Она смогла бы разглядеть в его душе все тайные помыслы и понять их.
— Верховная жрица наблюдала за ним, когда он входил в храм. За ним была тень волка, его красные глаза засверкали зловещим светом, обнажились клыки, когда она попыталась проникнуть в его разум.
Девушка нахмурилась и плотнее закуталась в плащ, закрывая свое обнаженное тело. Она повернулась и пошла в дальний конец помещения, сопровождаемая мужчиной.
Они ушли через небольшую дверь, остававшуюся открытой.
Клейдемос открыл глаза и посмотрел наверх. Утренний свет проходил через отверстие в потолке. Белые голуби ворковали, и что-то клевали на карнизе крыши, воробьи быстро перелетали на освещенное пространство, крупные зяблики приветствовали поднимающееся солнце.
Клейдемос с трудом встал, поднеся руки к вискам. Он прошел через большой зал и вышел на улицу через портик. Лахгал был там, внизу ступеней, он ожидал его вместе с ослом.
Клейдемос подошел к нему, мрачно взглянул на него.
