В ужасе от того, во что ввязался, он застыл, истекая потом и дрожа всем телом, в то время как его противники приближались с угрожающим видом.
Первый из нападавших ударил его кулаком в живот, а потом и по лицу, но, когда и второй собрался было помахать руками, внезапно появились трое, коих никогда в этих местах прежде не видели, и уложили на пол всех нападавших, одного за другим. Струи крови брызнули у дебоширов изо рта и из носа. Наведя таким образом порядок, эта троица исчезла столь же неожиданно, как и появилась.
Тот, кого называли Учителем, проверил, на месте ли сума, пробрался мимо пораженных посетителей таверны и направился к выходу.
Порыв холодного ветра ударил ему в лицо, он задрожал и только тут ощутил последствия полученных ударов. Одновременно ушло огромное напряжение, в каком он до сих пор пребывал. Он пошатнулся, сжал виски руками, словно пытаясь сдержать головокружение, от которого земля уходила из-под ног, и, не найдя опоры, упал навзничь.
В сознание он пришел не скоро, когда начался дождь и ледяная вода потекла по его лицу и по спине. Через некоторое время он почувствовал, как кто-то тащит его на другую сторону дороги, под навес, где стояли на привязи ослы.
Он открыл глаза и при свете, струившемся из окон таверны, различил лицо старика нищего, лысого и беззубого.
— Кто ты? — спросил он.
— Лучше скажи, кто ты такой. Никогда ничего подобного не видел. Эти трое возникли из ниоткуда и устроили там настоящую бойню… а потом исчезли. Столько шума из-за какого-то оборванца…
— Я не оборванец.
— Да уж, действительно, как это я сразу не распознал. — Старик подтащил его к стене и укрыл соломой. — Погоди-ка, большой человек, — проговорил он. — Быть может, у меня осталось вино. Меня им одаривают за то, что я всю ночь слежу за ослами. Пей, проглоти хоть капельку: это тебя согреет. — Старик участливо наблюдал за тем, как он пил. — Если ты не нищий, то кто же ты тогда?
— Я зарабатываю на жизнь тем, что учу людей читать и писать, но я…
— Что — ты?
Губы его скривились в гримасу, вероятно, он пытался улыбнуться.
— Я был правителем самого могущественного и богатого города в мире…
— Ну да, конечно. А я — царь персидский.
— Мой отец был самым великим человеком нашего времени… Дай-ка мне еще немного вина.
— Что за сказки ты мне рассказываешь?
Учитель сделал несколько больших глотков.
— Ну а что ты постоянно носишь с собой в этой суме?
— Красть там нечего. Это… его история. История человека, ставшего правителем почти всей Сицилии и значительной части Италии, в бесчисленных схватках громившего варваров, изобретавшего всевозможную военную машинерию, никогда прежде не виданную, мановением руки переселяющего целые народы, воздвигшего самую неприступную в мире крепость всего за три месяца, основывавшего колонии на побережье Тирренского и Адриатического морей, женившегося на двух женщинах в один и тот же день… он единственный из эллинов, кто был способен совершить такое.
Старик снова подал ему амфору с вином и уселся рядом, прислонившись к стене.
— О боги! И кто же этот удивительный человек, этот…
Сверкнула молния, осветив блестящую от дождя дорогу и покрытое синяками лицо Учителя. Он не вздрогнул, услышав раскаты грома, словно расколовшие небо, а лишь прижал к груди свою суму и проговорил, с выражением подчеркивая каждое слово:
— Его имя было Дионисий, Дионисий из Сиракуз. Но все называли его… тираном!
1
Всадник, поднимая вихрь белой пыли, мчался сломя голову по дороге из Камарина в направлении Восточных ворот города. Командир отряда стражников велел ему остановиться.
— Не приближайся, — прокричал он. — Назови себя.
Но приказание оказалось излишним. Конь, не доскакав и двухсот последних шагов до городской стены, рухнул наземь, а всадник покатился в облаке пыли.
— Откройте потайную дверь, — велел старший из стражников. — Скорее выясните, кто это, и притащите его сюда!
Четверо часовых бегом бросились к незнакомцу, без движения лежавшему на дороге. Конь хрипел неподалеку в агонии.
Человек вскрикнул от боли, как только его попытались приподнять; его изможденное лицо было покрыто пылью и кровью.
— Кто ты? — спросил один из стражников.
— Я из Селинунта… мне нужно поговорить с вашим предводителем, скорее, скорее, заклинаю вас.
Стражники переглянулись, после чего соорудили из копий и щитов носилки, положили на них несчастного и внесли его в город. Один из них на мгновение замешкался, чтобы добить коня: тот испустил последний хрип и затих.
Вскоре они добрались до сторожевого поста. Начальник караула подошел к ним с факелом в руке, посланец взглянул на него и увидел перед собой молодого человека атлетического телосложения, с иссиня-черными волнистыми волосами, черными глазами и пухлыми губами.
— Меня зовут Дионисий, — объявил начальник стражи. — Говори, во имя богов, что случилось!
— Я должен немедленно передать донесение вашим властям. Это вопрос жизни и смерти. Карфагеняне осадили Селинунт. Их тысячи, у них огромные осадные орудия, чудовищные. Мы не можем выстоять против них… нам нужна помощь… Прошу вас, богами заклинаю… скорее! И пожалуйста, дайте мне попить, я умираю от жажды.
Дионисий протянул ему свою флягу и тут же с волнением в голосе отдал распоряжения своим людям:
— Ты беги к Диоклу, пускай как можно скорее явится к нам на встречу, срочно!
— Но он, должно быть, спит… — возразил стражник.
— Так вытащи его из постели! Ради Геракла, пошевеливайся! Вы, — приказал он остальным, — ступайте разбудите всех членов совета, соберите их вместе. Они должны выслушать этого человека. А ты, — обратился он к одному из стражников, — позови лекаря, скажи ему, что дело срочное.
Все бросились исполнять его распоряжения. Дионисий велел помощнику, своему другу по имени Иолай, принять пост, а сам вместе с караульными, несшими импровизированные носилки, двинулся по темным улицам города, освещая путь факелом. Время от времени он поглядывал на человека, лежавшего на этом шатком ложе: лицо несчастного от каждого толчка, от каждого резкого движения искажалось гримасой боли. Вероятно, при падении он переломал себе кости.
Наконец они добрались до места, к которому подтягивались небольшими группками члены совета. Они были сонные, в дурном настроении, их сопровождали рабы с фонарями. Диокл, главнокомандующий, явился раньше всех; увидев Дионисия, он наморщил лоб:
— Что за срочность? Что за…
Дионисий сдержанно поднял вверх руку, и тот умолк. Будучи всего двадцати двух лет от роду, он тем не менее уже имел славу самого сильного воина в их полисе: никто не мог сравниться с ним в искусстве владения оружием, в способности противостоять трудностям, лишениям и страданиям. Он не подчинялся дисциплине, был дерзок, не выказывал почтения ни перед богами, ни перед людьми, его не заслужившими. Он считал, что отдавать приказы имеет право лишь тот, кто сам готов отдать жизнь за других, кто в сражении сильнее и храбрее всех. Люди, умевшие лишь говорить, а не действовать, не вызывали у него никакого уважения. И прежде чем убить человека, он всегда смотрел ему в глаза.
