— Молчать! — рявкнул судья.
Бичи и дубинки обрушились на головы и плечи ополоумевших монахов, превратив их вопли в стоны. Наконец установилась тишина, и судья приказал:
— Пусть освободят невиновных. Они могут присоединиться к его преподобию Полному Пониманию и вернуться к своим обычным занятиям.
Когда в центре зала остались лишь двадцать обвиняемых, толпа зрителей, к которым присоединились привлеченные воплями жители окрестностей, надвинулась, шумя, на преступников.
— Отступите! — воскликнул судья Ди. — И сохраняйте тишину, ваш начальник уезда будет говорить.
— Собранные перед вами презренные преступники словно зловредные крысы подтачивали корни нашего общества. Они виновны в преступлении против государства, ибо семья составляет его основу, как это доказал наш бесподобный мудрец учитель Конфуций. Совершая надругательство над честными женами, приходившими сюда помолиться богине, эти негодяи были уверены в своей безнаказанности, думая, что их жертвы будут хранить молчание из страха запятнать честь своих семей. К счастью, негодяи не осмелились снабдить секретными входами все шесть домиков. В двух их нет. Благодаря милосердию небесных сил ясно, что нельзя считать незаконным ребенка паломницы только потому, что она провела ночь в этом храме. Прошу вас всех хорошо это понять! Сегодня после обеда я начну допрос преступников. Они смогут тогда исповедаться в своих заблуждениях и свободно объясниться перед судом.
Повернувшись к начальнику стражи, судья добавил:
— Наша тюрьма слишком тесна, чтобы в ней можно было содержать всех этих мерзавцев. Временно разместите их за оградой вдоль восточной стены ямыня. Отправьте их туда побыстрее.
Когда стражники схватили и поволокли Духовную Добродетель, тот кричал:
— Бедный глупец! Скоро наступит твоя очередь пасть на колени, и тоща я вынесу тебе приговор!
Легкая ледяная улыбка мелькнула на лице судьи.
Стражники построили преступников в колонну по двое, приковали друг к другу тяжелыми цепями и погнали вперед ударами дубинок.
Судья приказал секретарю Хуну проводить барышень Абрикос и Голубой Нефрит до первого двора и отправить в ямынь в его личном паланкине.
Затем он подозвал Цяо Тая.
— Когда по Пуяну разнесется весть о том, что здесь только что произошло, я опасаюсь, что толпа может расправиться с этими монахами. Садись же на коня и скачи к начальнику гарнизона. Передай ему, чтобы направил гарнизон копейщиков и конных лучников для защиты ограды двойной цепью. Командование недалеко от присутствия, и солдаты прибудут туда до арестованных.
Когда Цяо Тай садился в седло, чтобы исполнить полученный приказ, генерал Бао заметил:
— Мудрая предосторожность, благородный судья! Ничего ему не ответив, судья продолжал:
— Я буду вынужден попросить у почтенных свидетелей еще немного их драгоценного времени. В храме Бесконечного Милосердия находятся ценнейшие сокровища. Мы не можем уехать отсюда, не составив описи и не наложив печати на ценные предметы и имеющиеся здесь многочисленные золотые и серебряные слитки. Вероятно, высшие власти прикажут конфисковать все имущество и, учитывая такую возможность, мне нужно приложить опись к своему докладу. У казначея, несомненно, есть список всего имущества, но надлежит проверить предмет за предметом. Это отнимет у нас много времени, а пока, прежде чем приступить к этой работе, предлагаю пойти перекусить.
На кухню был отправлен с необходимыми указаниями страж, а небольшой отряд отправился в обширную трапезную храма. Проходящая мимо толпа кипела от гнева, возмущенная преступлениями монахов.
Судья Ди извинился перед свидетелями за то, что уклоняется от своих обязанностей хозяина, но ради экономии времени, сказал он, сядет со своими помощниками, которым во время обеда должен дать указания.
Пока генерал Бао, судья Ван и главы двух гильдий состязались в вежливости, решая, кому сесть во главе стола, судья Ди устроился в стороне в обществе секретаря Хуна, Тао Гана и Ма Чжуна. Двое послушников поставили перед ними чашки с кашей, рисом и овощами. Некоторое время четверо ели молча, но, как только послушники удалились, судья произнес с улыбкой:
— Последние недели вам приходилось трудно со мной. Особенно тебе, мой честный секретарь! Сейчас я наконец могу все вам рассказать.
Доев кашу, он положил ложку на стол и продолжал:
— Когда я взял у этого жалкого монаха три золотых и три серебряных слитка, ты, наверное, жестоко страдал, секретарь! Хотя в тот момент мой план еще и не вполне созрел, я уже знал, что наступит день, когда мне понадобятся средства для, его осуществления. Кроме жалования у меня нет других доходов, а занять в казне присутствия я не решался. Я не забывал об осведомителях отца настоятеля, и мне не хотелось заранее их настораживать. Но получилось так, что эта взятка обеспечила меня именно той суммой, в которой я нуждался для установки своего капкана! Два золотых слитка пошли на выкуп двух певичек у владельца «дома радости», где они находились на содержании. Третий я передал барышне Абрикос с тем, чтобы она добилась от отца настоятеля согласия на одну ночь предоставить им гостеприимство в храме. Один серебряный слиток причитался управляющему судьи Ло в благодарность за участие, которое он принял в выкупе двух молодых женщин и за оплату их проезда до Пуяна. На второй серебряный слиток моя первая жена приготовила им одежду, которая более соответствовала их будущей роли. Остаток использован на приобретение одежды паломниц и наем двух роскошных паланкинов, в которых вчера вечером они направились к храму Бесконечного Милосердия. Так что, секретарь, не стоит больше тревожиться по этому поводу.
Судья с дружеской улыбкой наблюдал за своими соратниками — они явно почувствовали облегчение после его признания.
— Я остановил свой выбор на этих двух молодых женщинах, потому что сразу же увидел в них достоинства, делающие из крестьян подлинную основу нашей славной империи. Достоинства столь значительные, что их не смогла стереть даже печальная профессия. Увидев барышень, я понял, что, если они согласятся мне помочь, мой план обязательно удастся. Я дал им понять, что приобретаю их в качестве наложниц, и даже своей первой жене не осмелился сказать правды, опасаясь, что отец настоятель сумел найти осведомителей среди моих слуг. Затем мне пришлось подождать, пока барышня Абрикос и ее сестра свыкнутся с новым образом жизни и смогут справиться с ролью высокопоставленной дамы и ее служанки. Благодаря упорным усилиям моей первой жены барышня Абрикос чрезвычайно быстро добилась успехов, и я решился отправить ее к противнику.
Поймав палочками несколько кусочков овощей, судья возобновил свой рассказ:
— Итак, вчера, расставшись с тобой, секретарь, я направился в покои двух девиц. Я объяснил им, в чем подозреваю отца настоятеля, и спросил у барышни Абрикос, согласится ли она помочь мне сорвать с него маску. Я добавил, что она совершенно вольна отказаться, имея в запасе второй план, который не требовал ее участия. Но она немедленно согласилась, сказав мне, что не простила бы себе всю жизнь, если бы упустила возможность уберечь других женщин от этих развратных чудовищ. Я попросил их переодеться в платья, сшитые по заказу моей первой жены и скрыть их под просторными рясами буддийских послушниц. Затем им следовало незаметно проскользнуть через заднюю дверь и на рыночной площади нанять два роскошных паланкина. Прибыв в храм, барышне Абрикос надлежало рассказать настоятелю такую историю: она наложница столь важного чиновника столицы, что не осмеливается назвать его имени. Столкнувшись с ревностью первой жены и чувствуя охлаждение своего владыки, она опасается быть отвергнутой и надеется на храм Бесконечного Милосердия как на свой последний шанс, потому что у ее господина нет детей, и если бы она смогла принести ему сына, ее положение снова было бы обеспечено. Эта история выглядела достаточно правдоподобно, но я знал, до какой степени недоверчив отец настоятель. Я опасался, что он не согласится ее принять из-за отказа сообщить свое имя. Поэтому я предложил барышне Абрикос сыграть на двух его главных слабостях, чтобы добиться своего, а именно, предложить ему золотой слиток и дать понять, что она не остается равнодушной к его мужским достоинствам. В заключение я сказал молодой женщине, как ей следовало себя вести, если бы ситуация складывалась иначе, чем мы ее себе представляли. В конце концов, может быть, действительно, богатство храма объяснялось чудотворным могуществом богини! После того, как мой посланец не смог обнаружить тайного входа, я сам был почти что склонен в это поверить.
