Он действительно уснул, едва донеся голову до подушки.
Уснули и остальные. Сон их был бестревожен в эту ночь. А проснувшись, они
увидели солнце, сверкавшее в струях фонтана.
Никто после не мог сосчитать, сколько дней и ночей пробыли
они в Лориене. Каждый день светило солнце, порой набегал и исчезал ласковый
дождик, после него листья сверкали особенно свежо и чисто. Прохладный весенний
воздух временами заставлял забыть о зиме, хотя ее задумчивая тишина ощущалась и
в здешней земле. У них не было других дел, кроме еды, отдыха, неспешных
прогулок, занимавших все время.
Владыки не показывались, а с местными эльфами говорить было
трудно, слишком их язык отличался от знакомого эльфийского. Хэлдир вернулся на
границу. Леголас пропадал где-то у Галадримов, даже спал у них, заходя в шатер
поесть и поговорить. Странное дело: уходя на долгие прогулки, он теперь брал с
собой Гимли.
Часто вспоминали Гэндальфа. Когда уже перестали болеть
усталые ноги, когда все раны зажили, вернулась скорбь от потери, но теперь она
ощущалась даже острее, чем вначале. Рядом звучали эльфийские голоса, и путники
улавливали в песнях знакомое имя. Эльфы складывали плачи о гибели Гэндальфа
Серого.
«Митрандир, о Серый Странник!» - пели эльфы (здесь Гэндальфа
называли этим именем), мелодия была пронзительно грустной, но слова непонятны.
Леголас отказывался переводить, говоря в оправдание, что для него тут впору
плакать, а не петь.
Сложил плач и Фродо. Раньше стихосложение не очень
привлекало его, даже в Дольне он только слушал, но сам никогда не пел, хотя
помнил множество баллад и стихов. Но теперь, у лориенского фонтана, слова
начали сами приходить к нему, складываясь в песню, показавшуюся красивой.
Правда, когда он попробовал прочесть ее Сэму, вместо баллады остались какие-то
разрозненные строки, больше всего похожие на горсть сухих листьев.
Его шаги в закатный час
Еще звучали на холме,
Но лишь последний луч угас -
Безмолвно в путь ушел во тьме.
Песчаный вихрь и пенный вал,
Драконий рев и горный гром
Он стойко преодолевал
И шел назначенным путем.
Ему был внятен шум лесов,
Звериный говор, птичий звон;
Он ведал тайны языков
Любых народов и племен.
В сражениях непобедим,
В целении неутомим,
Тяжелой думой изможден -
Усталый вечный пилигрим.
Мудрец, что многое постиг,
Равно на гнев и шутку скор -
Худой серебряный старик,
Идущий тьме наперекор
Один, над бездною, без сил,
Он бился с Сумрачным Огнем,
Но в тяжкой битве жезл разбил
И сгинул - следом за врагом.
– Ну, сударь, в следующий раз вы и старого Бильбо за пояс
заткнете! - восхитился Сэм.
– Вряд ли, - вздохнул Фродо. - Лучше я пока не могу.
– Надо обязательно продолжать! - настаивал Сэм. - Если еще
писать будете, замолвите про фейерверк словечко, ладно? Ну, что-нибудь вроде
этого:
Струился в небесах ночных
Каскад невиданных шутих,
И с громом вспыхивал на миг
Горящий золотом цветник…
– Нет, Сэм, - покачал головой Фродо, - это я тебе оставлю. А
может, Бильбо напишет. Не могу я больше про Гэндальфа говорить. Все думаю, как
же я Бильбо скажу…
Как-то вечером Фродо с Сэмом бродили вдвоем по темным
тропинкам. Целый день оба испытывали непонятное беспокойство. Фродо понимал:
тень расставания расправила крылья. Видно, скоро придет время покидать цветущий
Лориен.
– Ну, что ты теперь скажешь об эльфах, друг Сэм? Я у тебя
уже спрашивал, но то было тысячу лет назад. С тех пор ты их всяких повидал.
– Это верно. И знаете, сударь, я вот что думаю: есть эльфы и
есть эльфы. Все эльфийские, и все разные. Эти вот, здешние, так даже на нас
похожи, сидят себе дома и никуда не рвутся, точь-в-точь ширские хоббиты. То ли
они сделали эту страну, то ли она их, но здесь удивительно спокойно. Ничего не
происходит, да никто и не хочет, чтобы происходило. Если здесь и есть
волшебство, то оно так глубоко упрятано, что рукой не достать, как говорят.
– Но оно же повсюду здесь, - вставил Фродо.
– Э-э, так ведь волшебников-то нет. Я не про фейерверки, до
которых Гэндальф любитель был. Вот, разве Владычица… по-моему, она чудеса умеет
делать, если захочет. Эх, кабы вы знали, сударь, до чего мне охота повидать
настоящее эльфийское волшебство! Только не то что волшебства, мы и владык-то
больше не видели…
– А меня на чудеса не тянет, - признался Фродо, - здесь
всего достаточно. Не в фейерверках дело. А вот без его мохнатых бровей, без его
голоса пусто на сердце.
– Это верно, - ответил Сэм. - Просто в старинных историях
много волшебства этого самого, вот я и хотел поглядеть. А так, конечно, в этой
земле всего в изобилии. Тут я как дома во время праздника, если понятно, про
что я. И уходить не хочется. Но все-таки, если мы собираемся дальше идти,
пожалуй, пора и честь знать. Мой старик ведь как говорил? «Неначатая работа
долго тянется». По-моему, здешний народ ничем особенным нам не поможет, с
магией там или без. Сейчас-то еще ничего, а вот уйдем мы, тогда и хватимся
Гэндальфа по-настоящему.
– Наверное, ты прав, - как-то вяло отозвался Фродо. - Но мне
бы все-таки очень хотелось перед уходом повидать Владычицу еще раз.
Фродо даже не закончил фразы, а им навстречу уже шла меж
деревьев Владычица Галадриэль. Она лишь слегка повернула голову в сторону
хоббитов, не сказала ни слова, но поманила за собой. Пройдя сквозь зеленую
живую изгородь, они оказались в небольшом саду на южном склоне Карас Галадон.
Деревьев здесь не было, только небо над головой и над западным окоемом -
сияющая белым огнем яркая вечерняя звезда. Хоббиты вслед за Владычицей
спустились в неглубокий зеленый лог и узнали в говорливом ручье, бегущем у ног,
поток, бравший начало из фонтана возле их шатра. Здесь, на невысоком каменном
постаменте, стояла большая чаша, а рядом - серебряный кувшин.
Водой из ручья Владычица наполнила чашу до краев, дохнула на
воду и, подождав немного, заговорила:
– Это - мое Зеркало. Я привела вас сюда, чтобы вы могли
заглянуть в него.
На дне ложка сумерки уже сгустились, и светлая фигура
Владычицы неясно возвышалась над хоббитами.
