— В данный момент, к сожалению, нет, потому что нет ни свидетелей, ни улик, которые позволили бы подозревать какого-то конкретного человека. Мне всего лишь известно, что вчера отец Кастро получил записку, содержание которой, как он сказал своему секретарю, очень бы обрадовало вас. Да, он говорил именно о вас. К сожалению, мы не смогли найти эту записку, и я склонен полагать, что он взял ее с собой и напавший на него человек забрал записку, а затем устроил резню.
— Что вы имеете в виду? — В глазах Раваго светился страх.
Тревелес, тем не менее, без колебаний решил описать самые жуткие подробности.
— Ему изуродовали лицо, а еще вырезали огромное отверстие в груди, сломав при этом ребра, чтобы варварски вырвать его сердце. Мы пока еще не знаем, произошло ли это уже после его смерти или же как раз и явилось причиной смерти. Необходимо дождаться результатов вскрытия.
— Изуродовали и вырезали отверстие! — Раваго был потрясен так сильно, что, казалось, испытывал даже физическую боль. — Вам не кажется, что действия, о которых вы мне рассказываете, чем-то напоминают некий сатанинский ритуал?
— Вполне возможно, хотя некоторые эксперты, изучавшие причины, толкающие убийц на извлечение органов из тел своих жертв, утверждают, что эти действия продиктованы стремлением — иногда подсознательным — помимо убийства еще и поиздеваться над жертвой, а именно расчленить тело. Иначе говоря, убийцы видят в этом некую форму отмщения за то зло, которое им причинили в прошлом и к которому в силу определенных обстоятельств имеет какое-то отношение жертва.
— Если следовать вашим рассуждениям, мы в данном случае имеем дело с каким-то сумасшедшим, склонным к особым формам зверства, — только и всего.
Раваго позвонил в колокольчик, решив походатайствовать о немедленной встрече с маркизом де ла Энсенадой, чтобы сообщить ему о происшедшем трагическом событии и возможных последствиях случившегося. Затем он с некоторым пренебрежением посмотрел на алькальда Тревелеса и стал убеждать его отказаться от подобных, как ему казалось, нелепых предположений:
— Попрошу вас выкинуть из головы эти якобы научные рассуждения и направить свое внимание на тех многочисленных недоброжелателей, которые ненавидят нашу святую религию. Я уверен, что, двигаясь в этом направлении, вы достигнете гораздо больших успехов, чем если станете терять время на поиски какого-то сумасшедшего.
Не прошло и десяти минут с того момента, как Раваго отправил к маркизу де ла Энсенаде посыльного с просьбой о встрече, как дон Сенон де Сомодевилья появился в кабинете королевского исповедника собственной персоной. Маркиз вошел с нетерпеливым видом, обусловленным скорее известием о срочности этой встречи, нежели пониманием того, о каких трагических событиях пойдет речь. Он поначалу был весьма удивлен присутствию здесь своего друга Тревелеса — до того момента, пока ему не объяснили, почему тот сюда явился.
Глава иезуитов был давним знакомым маркиза, которого де Сомодевилья, впрочем, ненавидел. Маркиз все еще помнил об участии отца Кастро в аресте своего камердинера Росильона — как помнил он и трагический результат этого ареста. Тем не менее известие об ужасной смерти отца Кастро оказалось для маркиза таким сильным ударом, что ему потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с мыслью о столь страшной кончине иезуита. Стараясь скрыть свое потрясение от полученного известия, де ла Энсенада тут же засыпал алькальда множеством вопросов о деталях совершенного преступления.
Маркиза, конечно, сильно потрясло и то зверство, с каким было совершено убийство, однако он присоединился к мнению Раваго относительно возможных виновников и того, на что и на кого следует обратить внимание при проведении следствия.
— Я вижу здесь признаки мести со стороны политических врагов ордена иезуитов. — Свойственная маркизу неизменно безукоризненная и благородная манера одеваться придавала еще большую значимость произносимым им словам. — Поскольку жертвой данного подлого преступления является лицо, стоящее во главе иезуитов Испании, было бы неразумно пытаться усматривать в совершенном преступлении какой-либо другой мотив, кроме как причинение вреда этой организации. — Маркиз пристально посмотрел на королевского исповедника. — Вам хорошо известно, какую лютую ненависть вызываете вы как королевский исповедник, потому что есть недоброжелатели, которые считают вас еще одним министром правительства, сующим свой нос во все наиболее важные дела, касающиеся Церкви. А еще вам хорошо известно, что и внутри самой католической церкви раздаются критические голоса, выступающие против все возрастающей власти иезуитов. Я, конечно, не хочу сказать, что другие религиозные ордены могут оказаться замешанными в столь тяжком преступлении, однако все мы знаем, что доминиканцы, францисканцы и августинцы — и не только они — всячески пытаются подорвать репутацию вашего ордена — иногда хитростью, а иногда и руками менее набожных людей.
— Нас обвиняют в янсенизме и в неподчинении воле монарха — это касается наших миссионеров в заморских владениях Испании. — Раваго сожалел о смерти своего брата по вере, но он также сожалел и об имевшем место в обществе неправильном понимании роли и задач иезуитов, поддерживаемом многими из коллег-церковников. — А еще — в том, что мы манипулируем волей короля Фердинанда, к чему якобы прилагаю руку именно я. Я, как и вы, вижу в этом преступлении политический умысел, и это необходимо учесть при расследовании.
— Мы оба понимаем, кого сейчас имеем в виду. — Маркиз повернулся к Тревелесу. — Однако мы не станем называть вам имена этих людей, пока вы не закончите предварительное следствие и пока не будет проведено вскрытие трупа, потому что могут появиться новые улики, которые направят наши мысли совсем в другом направлении.
Алькальд Тревелес вполне мог догадаться, кто является объектом подозрений маркиза, однако он согласился с разумностью предложенного им подхода. Прежде чем уйти, он заверил своих собеседников, что если следствие даст какие-либо результаты, то он немедленно поставит их обоих в известность.
Когда и де ла Энсенада покинул кабинет королевского исповедника, Раваго решил начать действовать по собственному плану выявления виновных в убийстве Кастро. Он был почти уверен, что улики нужно искать прежде всего в окружении английского посла Кина. Интуиция, конечно, могла его и подвести, однако всем было известно, какую ненависть испытывал этот англичанин к иезуитам и с какой симпатией он относился ко многим из их заклятых врагов — в частности к масонам. Впрочем, имея среди масонов такого толкового и надежного соглядатая, как Вальмохада, Раваго надеялся, что сумеет справиться и с ними, и с английским послом.
Послеобеденная — ближе к вечеру, но задолго до наступления сумерек — прогулка в карете по району Прадо-де-лос-Реколетос была для мадридской знати почти обязательным мероприятием, а заодно и способом узнать все наиболее важные новости дня. Кроме того, эта прогулка позволяла узнать о последних тенденциях женской моды, поглазеть на красочные одеяния щеголей и модниц и, присмотревшись к каретам знати, определить, кто из аристократов за какой дамой в данный момент ухаживает.
