Ему показалось, что по лицам посетителей пробежала опасная грозовая туча.
— Повторяю, я очень сожалею, что приходится сообщать вам такие плохие новости. Я вполне представляю себе, насколько вам сейчас тяжело…
Тимбрио Эредиа и его брат Силерио закрыли дверь кабинета алькайда и быстро покинули здание, в котором размещался Дом милосердия. Они шли, охваченные гневом и смятением.
Неожиданная и ужасная смерть их жен, мысль о которой никому из них раньше даже в голову не приходила, а также исчезновение дочерей Тимбрио, дальнейшая судьба которых была неизвестна, пробудили в них желание мстить. Именно это стало причиной необузданного насилия по отношению к алькайду. Они, конечно, не считали, но можно было с уверенностью сказать, что, прежде чем алькайд испустил дух, они нанесли ему более пятидесяти ударов ножами, таким образом излив часть той жгучей ненависти, которая уже долгое время буквально заставляла клокотать их цыганскую кровь.
Секретная тюрьма инквизиции
Мадрид. 1751 год
Комната, предназначенная для пыток, находилась в дальнем конце длинного коридора, уходившего глубоко вниз, в подземелье под зданием Священного трибунала.
Если эта комната чем-то и отличалась от остальных помещений, так прежде всего наполнявшим ее зловонием — смесью запахов крови, мочи и гниющего мяса, — впитавшимся в каменный пол и стены этого мрачного сырого помещения.
Эта комната была полностью изолирована от внешнего мира, и в нее не попадали ни лучи солнечного света, ни свежий воздух, в результате чего казалось, что она не только пропитана нездоровым запахом, но в ней остались и те мучения, которым здесь подвергались узники.
Ее незатейливое убранство состояло из примитивных подмостков, стоявших на них — в углу комнаты — нескольких стульев, на которых сидели инквизиторы, длинной низкой скамейки и расположенного в самом центре комнаты стола с разложенными на нем орудиями пыток, позволяющими добиться от обвиняемого требуемого признания. Четыре закрепленных на стенах факела ярко освещали потолок, и отраженный от него свет рассеивался по всему помещению.
В этот вечер врач, которому было поручено проводить медицинский осмотр узников инквизиции, тщательно обследовал одного из них, чтобы определить, имеет ли смысл подвергать его пыткам. Хотя этот узник был необычайно худым, врач не счел его слишком ослабленным для того, чтобы его нельзя было подвергнуть пытке веревкой и водой. Данным узником был не кто иной, как Джон Уилмор — главный масон Испании, задержанный инквизицией две недели назад.
Врач подошел к инквизиторам, ожидавшим его вердикта, и кивнул, подтверждая возможность проведения пыток.
Показания сегодняшнего обвиняемого имели такое большое значение, что на пытках решил присутствовать сам главный инквизитор Перес Прадо. Кроме него в комнате находились четыре судебных исполнителя, на которых возлагалось проведение пыток, и секретарь. А еще присутствовал некий человек, скрывавший свое лицо под большим капюшоном.
— Расскажите нам всю правду, и тогда мы вас и пальцем не тронем! — Хриплый голос Переса Прадо отдавался эхом от гулких стен помещения.
— Мне не в чем признаваться, потому что я не совершал ничего незаконного! — Выражение лица обвиняемого говорило о его непреклонности и уверенности в собственной невиновности.
— Вас приговорили к пыткам после того, как свидетели дали показания, подтверждающие совершение вами преступлений, и были отклонены доводы вашего адвоката, опровергающие показания свидетелей, — секретарь разъяснял обвиняемому процедуру судебного процесса и причины, по которым было принято решение о применении пыток. — Поскольку мы до сих пор не добились от вас полного признания, мы вынуждены применить пытки — не потому, что мы этого хотим, а исключительно из-за вашего упрямства. Мы вас не изувечим, а просто будем воздействовать определенными орудиями, которые причинят вам острую боль, и не остановимся до тех пор, пока ваше признание не избавит нас от необходимости продолжать пытки.
— В последний раз спрашиваю: вы хотите сознаться перед трибуналом в своем преступлении? — обратился к обвиняемому главный инквизитор, однако его слова и на этот раз не оказали на Джона Уилмора никакого воздействия.
— Попрошу судебного исполнителя полностью раздеть обвиняемого! — Так и не дождавшись от Уилмора ответа, секретарь дал распоряжение приступить к пыткам.
Во многих случаях жуткой обстановки и самого вида орудий пыток оказывалось вполне достаточно, чтобы сломить волю обвиняемого. Однако Джон Уилмор, похоже, предпочитал, чтобы его худое истощенное тело подвергли мучениям, и не собирался поддаться настоятельным требованиям инквизиторов.
— Привяжите к конечностям обвиняемого веревки! — прозвучало распоряжение начать первую пытку.
Двое судебных исполнителей повалили англичанина на стол и обвязали его запястья двумя веревками, другие концы которых были намотаны на специальные валики. Затем при помощи этих валиков веревки натянули с такой силой, что Уилмор почувствовал острую боль от врезавшихся в его плоть веревок. Затем еще две веревки были привязаны к его щиколоткам и к другим валикам так, что при повороте валиков все его тело начало растягиваться в стороны, слегка приподнимаясь над столом. Его упорное молчание в ответ на все тот же вопрос инквизитора, заданный в очередной раз, вынудило судебных исполнителей растянуть веревки еще на несколько сантиметров, в результате чего он почувствовал невыносимую боль и у него возникло ощущение, что еще чуть-чуть — и какая-нибудь из его конечностей оторвется от тела.
Уилмор старался не кричать и не проявлять каких-либо внешних признаков душевной слабости, однако боль была такой мучительной, что он застонал — сначала тихонько, а затем, по мере того как его тело все больше растягивали, все громче и громче. Почувствовав, что у него вывихнулось правое плечо, он потерял сознание, а когда вскоре пришел в себя, у него очень сильно болели уже оба плеча, хотя он и не помнил, как было вывихнуто второе плечо.
Англичанин украдкой бросил взгляд на инквизиторов в тайной надежде, что на сегодня пытка закончилась и его отволокут обратно в камеру. Однако тревожное ожидание Уилмора затянулось на довольно долгое время. Его мучители, по-видимому, что-то обсуждали, хотя он и не слышал, о чем именно они говорили. А инквизиторы, посовещавшись, решили подвергнуть обвиняемого пытке водой.
Освободив Уилмора от веревок, вместе с которыми от его рук и ног отодрались и кусочки кожи, судебные исполнители положили его на длинную низкую скамейку лицом вверх. Врач осмотрел его кровоточащие раны и пощупал онемевшие плечи, которые все больше и больше опухали, а затем бодрым голосом заявил, что состояние обвиняемого позволяет продолжать пытки.
Епископ Перес Прадо наклонился к уху присутствующего здесь инкогнито человека и заверил его, что, хотя обвиняемый и сумел выдержать первую пытку, он вряд ли сможет выдержать пытку удушьем.
При помощи обернутого вокруг шеи Уилмора толстого кожаного ремня его голову зафиксировали в неподвижном положении, а еще одним ремнем так затянули живот, что желудок вдавился в легкие. Ему наложили повязку на верхнюю часть лица, закрыв глаза и нос, затем смочили эту повязку водой, чтобы через нее было труднее дышать. После этого Уилмору насильно открыли рот и стали из глиняного кувшина вливать в него непрерывной струйкой воду. Поначалу англичанину без особого труда удавалось ее проглатывать, однако его сжатый поясом желудок быстро наполнился, а потому, как он ни старался глотать, вода начала возвращаться обратно в горло, куда по-прежнему попадала вода, которую вливали в рот из кувшина.
