— Хотя наше бракосочетание состоится через очень короткий промежуток времени после смерти Браулио, я жажду этого события так, как никогда раньше, потому что хочу закончить предыдущие главы моей жизни и начать совсем другие главы — уже с новыми надеждами.
Беатрис вытянула из кипы образцов ткань, которую ей рекомендовал торговец, — с цветами, символизирующими страсть, — и, повернувшись к нему, сказала:
— Вот эту ткань я выбираю для штор и обивки кресел!
— Как сеньора прикажет! — Напряжение, повисшее в воздухе, лишило торговца его обычного красноречия. — Думаю, что эта ткань подойдет просто идеально.
— Прошу вас прийти сюда еще и завтра, чтобы спокойно поговорить и обо всем остальном. А теперь можете идти. Благодарю вас за удачные советы!
Юноша поднялся со стула и вежливо поцеловал руки обеим дамам, намереваясь затем немедленно уйти. Когда он приблизился к старшей из них и взглянул на ее лицо, он невольно замер, ослепленный чарующей красотой ее изумрудно-зеленых глаз, которые, казалось, светились изнутри. Он еще никогда не видел подобной красоты и, уже выходя из комнаты, все никак не мог побороть охватившее его оцепенение. Он вынужден был признаться себе, что эта женщина его покорила. А еще он был вынужден признаться себе и в том, что если бы раньше встретил в своей жизни такую женщину, то, наверное, вряд ли предпочел женщинам мужчин.
Он вышел на по-вечернему прохладные улицы Мадрида, надеясь на следующий день снова увидеть эту фею, о которой ему, конечно же, оставалось только мечтать.
Даже и не подозревая о чувствах, бурным потоком нахлынувших на только что вышедшего из комнаты юношу, графиня де Бенавенте еще раз попыталась вызвать у Беатрис какие-нибудь эмоции по поводу кончины Браулио.
— Мне кажется, что было бы лучше отложить свадьбу. Я сама поговорю с герцогом…
— А разве не ты всеми силами пыталась устроить наше бракосочетание? — перебила ее Беатрис, которой надоело чувствовать давление со стороны Фаустины. — С чего это вдруг ты стала такой тактичной?
— Ну и вопрос! По-твоему, будет лучше, если я проявлю бесчувственность к тому, что сейчас наверняка происходит в твоей душе?
Фаустина никак не могла понять, зачем приемная дочь пытается казаться такой черствой.
— Давай прекратим этот разговор, мама. Я тебе уже достаточно вразумительно объяснила, чего я хочу и о чем думаю. А сейчас мне нужно идти на урок латыни.
— Латыни? — Это заявление Беатрис озадачило Фаустину больше, чем все предыдущие странные слова и поступки приемной дочери. — С каких это пор ты ходишь по вечерам на уроки латыни? Доченька моя, я буквально каждый день узнаю о тебе что-то новое.
— Я уже несколько недель хожу на индивидуальные занятия по латинскому языку. Не придавай этому большого значения: я просто хочу овладеть этим языком лучше, чем мне это удалось сделать в школе.
Беатрис вышла из комнаты, оставив приемную мать в полном смятении: та просто не знала, что и думать.
В конце концов Фаустина решила, что должна поговорить об этом со своим капелланом, — в надежде, что хоть он сумеет найти подход к Беатрис. Ей и в голову не приходило, что Беатрис хочет улучшить свои знания латинского языка лишь для того, чтобы суметь прочесть полное жизнеописание святой Юстины из Падуи в книге, которую ей подарил Браулио незадолго до своей гибели.
Когда Беатрис шла по направлению к дому преподавателя классических языков, ее сердце терзала печаль — она не могла смириться со смертью Браулио. А еще она тосковала по своей родной матери. Но тем не менее Беатрис чувствовала себя счастливой, и только одна она знала почему. Никогда раньше она еще так четко не представляла свое будущее.
— В «Мартирологе» я найду смысл, которым озарится моя жизнь! — подумала она вслух, прежде чем войти в дом, в который она теперь приходила каждый день.
Церковь Святого Андреса
Мадрид. 1751 год
15 августа
Карета с невестой, подъехав к центральному входу в храм, остановилась у края огромного ковра, образованного тысячами белых лепестков роз и издававшего волшебный аромат.
Эта свадьба вызывала большой интерес у знати, а также — судя по огромному количеству зевак, заполонивших прилегающие к площади Морос улочки, — и у простого люда.
И даже сам Мадрид, казалось, был рад этому бракосочетанию, потому что он подарил жениху и невесте менее жаркое, чем в предыдущие дни, утро, что было не характерно для такого месяца, как август.
На лице дона Карлоса Урбиона, ожидавшего прибытия своей невесты и принимавшего со всех сторон поздравления, светилась блаженная улыбка.
Своей посаженой матерью на свадьбе он выбрал герцогиню де Аркос, которая была одновременно и польщена такой честью, и взволнована из-за того, что герцог снова женится: как-никак, она была когда-то лучшей подругой его ныне покойной жены. Держа герцога под руку, она расчувствовалась едва ли не до слез, вспоминая собственную свадьбу и ужасно завидуя юной девчонке, на которой женился герцог.
В свое время у нее не раз и не два возникало желание попытаться обратить на себя внимание герцога, потому что и она овдовела вскоре после того, как дон Карлос стал вдовцом. Однако она тогда, опасаясь постыдного для нее отказа, так и не решилась сделать ему соответствующие намеки, а теперь очень жалела об этом. Она считала, что, учитывая ее возраст и возраст дона Карлоса, она гораздо больше ему подходит, потому что не станет требовать от него в постели такой бурной — и, соответственно, утомительной — активности в любовных утехах, какую наверняка потребует эта девчонка. Искоса поглядывая на герцога, она вспоминала о тех временах, когда он за ней ухаживал, — правда, поскольку они тогда оба состояли в браке, это ухаживание представляло собой всего лишь незатейливое и абсолютно невинное общение. И хотя это было в далеком прошлом, она частенько и с удовольствием об этом вспоминала.
Вскоре подъехала графиня де Бенавенте — на карете Хоакина Тревелеса вместе с ним и со своей подругой Марией Эмилией. Фаустина была уже на девятом месяце беременности, однако это совсем не сказывалось на ее необычайной красоте, хотя и придавало некоторую неуклюжесть ее движениям. Ее лицо слегка округлилось, а взгляд говорил о внутреннем спокойствии и благодушии.
Графиня ласково поцеловала в щеку человека, который вскоре должен был стать ее зятем, и пошутила по поводу того, сколько метров материи ей пришлось заказать, чтобы пошить себе платье, которое вместило ее выпирающий живот.
Герцога де Льянеса поздравила также и Мария Эмилия Сальвадорес. Она носила строгий траур, и герцог учтиво выразил ей искреннюю признательность за то, что она нашла в себе силы прийти на его свадьбу. На лице Марии Эмилии ясно читалось горе, которое совсем недавно на нее обрушилось. Хотя она и пыталась улыбаться, ее напряженное лицо свидетельствовало о том, что она испытывала сильные душевные страдания.
