Беатрис еще никогда не слышала столько негативного о себе. Она почувствовала себя задетой за живое и — на какой-то момент — стала уязвимой.
— Короче говоря, с вашей точки зрения, я — всего лишь злобная мегера.
— Я пришел сегодня сюда, чтобы помочь тебе измениться. Ты вовсе не злобная, но тебе необходимо освободиться от зла, терзающего тебя, и от тревог, которые не дают тебе покоя. Я пришел, чтобы попытаться открыть твое сердце, которое закупорилось от боли так, что внутри него образовалась пустота.
Беатрис тяжело вздохнула — раз, другой. Этот священник был, конечно, необычайно настырным, а кроме того, умел оказывать моральное воздействие на собеседника. Однако она была уверена, что его усилия все равно ни к чему не приведут, как бы он ни старался.
Беатрис пристально посмотрела священнику прямо в глаза, пытаясь прочесть его мысли, и вдруг — по какой-то необъяснимой причине — она приняла решение, неожиданное даже для нее самой.
— Я хочу исповедаться прямо сейчас!
— Здесь мы не можем… Лучше в молельне или в храме.
Желание Беатрис исповедаться прямо в этой комнате показалось священнику очень странным.
— Нет! Я лишь один раз открою вам, что делается в моей душе — куда вам еще никогда не удавалось заглянуть. Однако это должно произойти прямо сейчас. Больше у вас такой возможности не будет. Решайте, отец.
— Преклони возле меня колени, и начнем.
— Радуйся, Мария Пречистая…
— Без греха зачавшая… — Отец Парехас перекрестился.
— Этой исповедью я не прошу для себя прощения, ибо я согласилась на нее, не чувствуя никаких угрызений совести.
— Но, Беатрис, так нельзя…
— Зло навсегда поселилось в моем сердце, — продолжала Беатрис, прервав священника. — Прежде чем догадаться об этом, я изо всех сил пыталась от него избавиться, но у меня ничего не получалось, и я поняла, что это бесполезно. Спустя некоторое время я осознала, что должна научиться уживаться с ним и, более того, суметь понять его. Когда оно тебя выбирает и вселяется в тебя, ты очень быстро обнаруживаешь, что не можешь с ним бороться.
Такое заявление поразило капеллана до глубины души. Он еще никогда ни от кого не слышал ничего подобного. А еще его очень удивило хладнокровие, с каким Беатрис произносила эти слова.
— А что ты называешь злом?
— Все то, что неизменно происходит в моей жизни. Оно — мой повелитель, оно указывает мне путь в окружающем хаосе, а я являюсь его верной служанкой.
— Беатрис, меня пугают твои слова. Ты говоришь случайно не о дьяволе?
— Мне неизвестно, какое у него имя. Я сейчас попытаюсь объяснить вам это несколько иным способом. У других людей все иначе: добро так или иначе приходит в их жизнь, сопровождает их, направляет их, определяет их поступки, и они видят результат его присутствия. Видимо, именно так все происходит и с вами. Добро существовало и во мне, но только до дня смерти моей матери. А затем оно исчезло и уже больше не появлялось. Оно оставило после себя пустоту, и эту пустоту заполнило зло. Горе, мучение, боль и печаль — детища зла. Именно они стали определять мою жизнь. Считается, что зло — мрачное и холодное, однако это вовсе не так. Я почувствовала силу его притягательности и поддалась его чарам, полностью отдав себя ему. Поверьте мне, зло притягивает к себе — даже сильнее, чем добро.
— Не говори таких жутких слов, Беатрис, и вспомни о Боге. Бог может тебе помочь, он ведь всемогущий. Попроси его об этом — с верой в него.
— Бог дал мне право выбора, и он знает, какой выбор я сделала. Больше я его ни о чем не прошу.
— Беатрис, дочь моя, твой внутренний мир пребывает в хаосе. Зла как такового не существует, оно всего лишь использует ту пустоту, которая образуется при отсутствии добра. Зло живет в делах или в намерениях, а ты ведь всего лишь юная девушка, которая никогда никому не причинила вреда. Ты страдала — страдала так много, как никто другой, — однако не поддавайся этим идеям — идеям ложным, — ибо они, поверь мне, всего лишь отравят твой рассудок и не принесут тебе счастья.
— Счастья? — раздраженно вскрикнула Беатрис. — Счастья, основанного на чем? На том, что у тебя снова и снова безжалостно отнимают все то, что ты любишь? На том, что ты сжимаешь в руках мертвое тело любимого тобою человека, убитого неизвестно кем и неизвестно почему, или тело своей собственной матери, погибшей без всякого смысла?
— Я знаю, такая смерть кажется нам, людям, абсолютно нелогичной. Однако она имеет смысл для промысла Божьего — хотя мы и не можем этого понять. Беатрис, заполни хорошими делами и добротой те части своего сознания, в которых, как тебе кажется, живет зло. Впусти в свою душу надежду и милосердие, и тогда тебя не будут одолевать жажда мести и гнев.
Беатрис расхохоталась священнику прямо в лицо.
— Красивые слова, отец. Красивые и благоразумные, однако для кого-нибудь другого, потому что для меня они — пустой звук. Ничто уже не заставит меня отступиться от принятого решения. — Взгляд Беатрис стал ожесточенным. — Я совсем недавно осознала, каково мое предназначение в жизни, и, поверьте мне, я его выполню, потому что я теперь знаю, что существует и совсем другой вид счастья!
— Расскажи мне об этом своем решении, потому что мне непонятно, что ты имеешь в виду. А еще я тебе напоминаю, что ты беременна…
Ошеломленный невероятными откровениями девушки, отец Парехас стал опасаться, что она может наложить на себя руки.
Беатрис разгадала его мысли и снова рассмеялась ему прямо в лицо. Ее поведение показалось священнику дерзким, диким, жестоким, оно воздействовало на его душу, как едкая кислота.
— То маленькое существо, которое живет внутри меня, изолировано от внешнего мира и надежно защищено, и с ним не может случиться ничего плохого — это я точно знаю. Оно — единственная частичка добра, которая еще осталась во мне, и вам не нужно о нем беспокоиться. Я не стану ничего предпринимать до тех пор, пока мой ребенок не появится на свет. Однако затем…
— Открой мне свои намерения! — взволнованно воскликнул священник. — Я не позволю тебе погубить себя, я твой пастырь и должен заботиться о тебе и оберегать тебя…
От волнения и нестерпимой душевной боли у него на лбу выступил липкий пот. Он мысленно молился за Беатрис, он просил Господа, чтобы тот подарил ей любовь и излечил ее больную душу.
— Этого я никогда не сделаю! Придет время — и вы все поймете. А теперь, как водится, отпустите мне грехи — или же уходите.
— Я не могу этого сделать… — Священник заплакал от бессилия. — Не могу, пока ты не раскаешься и не попросишь у Господа прощения.
— Тогда наш разговор подошел к концу, потому что я даже и не собираюсь этого делать. Мне всего лишь остается напомнить вам, что вы должны соблюдать тайну исповеди, а потому ничего — я повторяю — ничего из того, что я вам рассказала, не должно выйти за пределы этой комнаты.
