За столом Слепня сидел худощавый пожилой человек с лицом порочного мальчика, он внимательно слушал Колю и почтительно кивал. Шорин подошел.
— Почтение, Николай.
— Здорово, Саша. Ты, Муха, погуляй пока, дай мне с солидным человеком поговорить.
Пожилой мальчик исчез, словно растворился в дымном зале.
— Садись, Умный, имеешь ко мне слово?
— Имею.
— Пить, есть будешь?
— Попроси холодного боржоми.
Сидели молча, пока официант бегал за минералкой. Когда бокал наполнился пузырящейся водой, Шорин отпил с жадностью, закурил и сказал:
— Могу залететь на кичу.
— Все можем. Наша жизнь такая, — философски ответил Слепень. — Давай прикинем вместе, может, чем помогу.
Шорин без подробностей описал ситуацию.
Слепень насыпал в пиво соли, в бокале заметались частые пузырьки, отхлебнул и сказал:
— Попадешь в крытку, я смотрящему маляву пришлю, жить будешь как человек. На зону тоже. Тебя честные воры знают, уважают. Ты не фраер и не мужик, идешь по второй ходке, так что почтение тебе люди окажут. А чем сейчас помочь могу?
— Мне надо тормознуть одного фраера и бывшего цветного.
— Это можно. Кто фраер?
— Журналист Андрей Вайнбург.
Слепень задумался, закурил «Казбек».
— Как ты их, Умный, тормознуть хочешь?
— Пусть к лепилам недельки на две попадет. А там я, может, разберусь.
— Давай адрес еврейчика. Во сколько дело ценишь?
— Кусок.
— Щедро. Давай.
Шорин положил на стол пачку сотенных.
Слепень солидно, не торопясь, положил ее в карман.
— Кто цветной?
— Полковник Ельцов.
— Начальник МУРа?
— Бывший.
— Извини, Умный, при всем уважении, никто с этим ментом связываться не станет.
— Но я же не мочить его прошу, а на перо посадить, чтоб в больнице покантовался.
— Понимаю. Но не пойду. Мне из-за него на правило не с руки выходить. Уважают его наши. Он, скажем так, мент в законе.
— Он главный, понимаешь, он мне все дело портит.
— Значит, так, — Слепень налил себе еще пива, — тебе беспредельщик нужен. По масти один на льдине. Помнишь, Леня Сретенский Витьку Матроса подзарядил в шашлычной фраерка уделать?
— Конечно, помню.
— Он опять в столице нашей Родины объявился. Сколько дашь?
— Десять кусков.
— За такие деньги он Леню бровастого на перо посадит. Пиши его адресок
* * *
Дома на Красноармейской и улице Черняховского в Москве называли «дворянское гнездо». В конце пятидесятых и начале шестидесятых лично Никита Хрущев разрешил строительство кооперативов для актеров, писателей и кинематографистов. Дома были добротные, кирпичные, въехала в них творческая элита страны.
Андрей Вайнбург жил в доме 23. Каждый вечер во дворе собирались кучками герои социалистического реализма и обсуждали насущные проблемы. И в этот ноябрьский вечер трое пламенных борцов российской словесности горячо спорили о грядущих переменах. Все сходились в одном: следующим вождем страны будет Юрий Андропов. А это принесет писателям огромное облегчение в их нелегком труде. Андропов — человек интеллигентный, сам пишет стихи, а то, что много лет он рулил в КГБ и в порошок растирал диссидентов, это ничего не значит.
Полярность мнений достигла такого уровня, что один из троицы, прозаик и лауреат, забыл о том, что вывел прогулять собаку. И вспомнил о ней, услышав неистовый лай в подворотне.
Письменники подошли к арке и увидели человека, лежащего у стены. Он тихо стонал. Один их троицы наклонился, щелкнул зажигалкой.
— Это же Андрюша!… Андрюша Вайнбург.
* * *
Из десяти боксеров, вышедших в финал первенства клубов, восемь ребят Ельцова заняли первые места. Такой результат у клуба «Боевые перчатки» был впервые. Юра выслушал много комплиментов от спортивного начальства. Председатель Федерации бокса прямо сказал, что ему пора брать более серьезную команду.
Победу отмечали у Ирины. Леша Парамонов, Игорь Анохин и, естественно, Женька. Пили за будущего главного тренера сборной СССР. И справедливо. За три месяца Ельцов сделал команду, и его пацаны выиграли красиво и уверенно.
Зазвонил телефон. Ирина взяла трубку:
— Да… Да… Минутку… Тебя, Юрик.
Ельцов неохотно вылез из-за стола, подошел к телефону.
— Алло.
— Юра, это Корнеев.
— Здравствуйте, Владимир Федорович.
Звонил бывший зам дядьки, принявший после него МУР. Но он был не просто сослуживец, а один из ближайших дядькиных друзей.
— Беда, Юра, — Корнеев помолчал, — Игоря подрезали.
* * *
Они сидели в госпитале МВД, рядом с операционной. Юра, Корнеев, Анохин и Сергей Голованов. Сидели и ждали. Где-то в глубине коридора в операционной хирурги колдовали над полковником Ельцовым. Запах лекарств усиливал ощущение тревоги.
Время шло, а хирург не выходил.
Они сидели молча, глядя в глубь коридора, словно пытаясь угадать, что происходит за стеклянными, закрашенными белой краской дверями. Шло время, и впервые Юра вспомнил о Боге и начал про себя просить его излечить дядьку, обещал отказаться от всего, что было ему интересно и дорого.
Наконец дверь распахнулась, и вышел здоровый мужик в голубом халате, он подошел к ним и сказал:
— Простите, мы сделали все, что могли.
Юрий встал и, словно слепой, натыкаясь на стены, пошел к выходу. Он пришел в себя от визга тормозов.
— Ты что, гад, жить не хочешь! — заорал таксист.
Ельцов оглянулся, он стоял на Лесной, на проезжей части. Таксист выскочил их машины и увидел, что человек плачет.
— Ты чего, браток? Случилось чего?
Юрий кивнул.
— Куда тебе?
— На Грузинский Вал.
— Садись. Садись довезу.
Машина тронулась.
— Что случилось, браток?
— Дядю убили.
— Суки, шпана, мразь. Ты погоди. Погоди, парень… — Таксист приткнул машину к тротуару, достал из бардачка стакан и армейскую фляжку. Налил полный стакан и протянул Ельцову. — Прими, легче будет. Самогон, сам из яблок гоню.
Ельцов залпом, не чувствуя вкуса, влил в себя тягучую жидкость. Ком, стеснявший грудь, стал постепенно таять.
Таксист довез его до подъезда. Юра полез за деньгами.
