— Ну-ка, Игорек, крутани-ка пленку, — сказал Юра.
— Что ты хочешь услышать?
— Про Махаона.
Анохин нажал перемотку, начал искать нужное место.
— Вот оно.
Голос Ельцова: «Вы только в Москве работали?»
Кретов: «Мы никуда не выезжали. Правда, Самыкин по пьяни рассказывал, что ездил он в Лабытнанги, где брал из колонии авторитетного блатняка Махаона и этапировал его в Салехард. Там передал его неведомым людям, наверно „соседям“…»
— Что скажешь, дядя? — обратился Юрий к Игорю Дмитриевичу.
— Не знаю, ребята. Я всю свою жизнь в МУРе проработал, но о таких особых группах ничего не слышал. Фамилию Болдырев встречал, он нынче генерал, числится за оргинспекторским управлением, но чем занимается, никто не знает, говорят, что выполняет особые поручения министра… Вот что, друзья. — Полковник Ельцов поднялся, подошел к столу, набил табаком трубку, прикурил. По комнате пополз сладковатый запах голландского табака «Амфора». — Вот что, — повторил он, — мы вышли… нет, не вышли, а влипли в историю, странную и опасную. Мы предполагали, когда разбирали записи Мишки Махаона, вернее, думали, что действует группа уголовников, как-то связанных с лагерной администрацией. Версия несостоявшаяся. Мы Ястреба пытались найти. Я через ребят в ГИЦ все учеты поднял. Нет такого уголовника, не проходит ни по каким учетам. Более того скажу, я пытался разыскать его по судебным делам, но их в архиве не оказалось. Установить его по оперучету — у меня сегодня таких возможностей нет.
— А что значит «влипли»? — Юра встал, подошел к балконной двери. — Смотрите, какой дождь хлещет.
— А влипли, дорогой племянник, значит только то, что за твоим делом стоит не уголовная шпана, а коррумпированная партийно-карательная верхушка. Ты, еще до своего ареста, сам с возмущением рассказывал мне, что творится наверху. О взятках, телефонном праве, подарках. Вспомни историю в Мозамбике. Ты же сам рассказывал о поставках военной техники неведомо кому, о редких драгоценных камнях, которыми чернозадые расплачивались за них.
Кто получал эти камни, куда они потом девались? Мне рассказывали знающие люди, что наши драгоценности уходят в банковские сейфы на Запад. А что творится в Афганистане? Наши ребята гибнут, а бонзы наживаются на их крови, везут сюда все те же камни, а в гробах убитых переправляют наркоту.
Ельцов-старший выбил трубку, посмотрел на часы.
— Утро скоро, ребята. Давайте спать. Подумаем на свежую голову о делах наших невеселых. А тебе, тезка, мой совет… — Полковник положил руку Анохину на плечо и тихо сказал: — Ты в это дело не лезь. Не надо. Помогай нам тайно.
— Не выйдет, Игорь Дмитриевич, я уже влез в него.
— Игорь, нельзя, чтобы наш противник считал тебя активным штыком. Ты помогай нам, но тайно, как секретный агент.
— Я их не боюсь, Игорь Дмитриевич.
— Да разве в этом дело, дорогой ты мой? Хватит нас двоих, меня и Юрки. По нам катком прошлись. Зачем тебе-то жизнь портить?
* * *
Махаон проснулся ночью от шума. Ветер, налетевший на город, гулко стучал открытым окном. Мишка закрыл створки, зажег настольную лампу, закурил сигарету.
Вот же, как бывает. Заглянул в «Яму», пивка попить, глядь, Юрка Ельцов появился. Значит, откинулся паренек. Отхлебал баланду, отвалялся на шконке.
Мишка не боялся, что Ельцов узнает его. Борода и усы настолько изменили лицо, что родная мать, с которой он случайно столкнулся на «Тишинке», не признала. Его искали урки, купленные Ястребом, а он спокойно жил в Даевом переулке, в мастерской художника Коли Носкова.
Под мастерскую Коле отвели чердак, переделанный в трехкомнатную квартиру. Старый друг выделил Мишке хорошую комнату, обставленную случайной мебелью, ее бывшие хозяева, закупавшие модные гарнитуры, выкидывали, а художники растаскивали по мастерским.
Ретро. 1978 год
Тогда Мишка не поехал с Жориком в Сочи. И правильно сделал, а то замочили бы его вместе с кентом. Они вместе добрались до Баку, а там разбежались. Мишка сказал дружку, что летит в Сибирь. Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет. Мишка улетел в Москву. Там он и узнал, что какие-то козлы украли деньги в банке. А это значило, что шансов выжить у него практически не осталось. Он прекрасно понимал, что это дело поставили шестерки Жорика, и когда их найдут, а что их заловят — Мишка не сомневался, то расколются до задницы. Вот тогда всплывет его уникальная кликуха и менты начнут на него охоту.
Некоторый запас времени у него имелся. В Москве он верил только одному человеку, вору в законе Пете Малышеву, по кличке «Федор».
И поэтому Махаон сразу поехал к нему.
Федор жил в маленьком домишке на отшибе дачного поселка Салтыковка. Вел себя тихо и незаметно. Он давно уже не ходил на дело, хотя считался лучшим домушником в Союзе. Теперь он разрабатывал операции, за что получал положенное вознаграждение. В уголовном мире страны слово его на правиле считалось решающим.
Федор чтил воровской закон, никогда не работал, ничего тяжелее стакана водки не поднимал, семьи не имел. Дорожил своим авторитетом.
До станции Салтыковка Мишка добрался к вечеру. Было еще светло, но в воздухе появилась прозрачная голубизна, преддверие опускающихся сумерек.
Господи, сколько лет Мишка не видел этих сосен, не вдыхал полной грудью воздух, пахнущий прелью и острым настоем хвои. Он шел по узкой, протоптанной прямо в траве тропинке, дышал полной грудью и был переполнен свободой и своим одиночеством.
Домик Федора, стоявший на окраине старого, еще дореволюционного поселка, показался сразу за поворотом. Одноэтажный, выкрашенный в веселый голубой цвет, огороженный зеленым штакетником. Хозяин не сделал глухой забор, словно говоря всем, что ему скрывать нечего.
Подойдя ближе, Мишка увидел идиллическую картину. На ступеньках террасы сидел Федор в черных семейных трусах. На груди синела положенная ему? как вору в законе? татуировка, всего одна, словно орден. Могучий, чуть оплывший торс, мускулистые ноги и руки с перекатывающимися мышцами делали его похожим на борца, ушедшего на покой, что практически было правдой.
Петя Малышев родился в семье циркачей-силовиков, с раннего детства начал «поднимать железо», выступал в программе «Русские богатыри», ездил по стране, оставляя в каждом городе выпотрошенные квартиры. Он выламывал замки с необыкновенной легкостью, брал только ценные вещи. А в послевоенные годы все было ценным.
Потом сел. Благодаря необыкновенной физической силе и твердому характеру пользовался на зоне непререкаемым авторитетом и после второй ходки, на Красноярской пересылке, был коронован в вора в законе.
Закон исполнял свято, поэтому и авторитет его среди блатных стал непререкаемым.
Федор сидел на крыльце и мыл молодую картошку, рядом с ним пристроился здоровенный кот, у ног лежала палевая дворняжка.
