Часов в двенадцать появился озабоченный Жорик. Он был расстроен и не скрывал этого.
— Дело делаем сегодня вечером, — сообщил он.
— Что-то ты смурной, Жорик, — засмеялся Мишка, — не хочешь от своего добра очко ментам подставлять.
— А ты хочешь?
— Мне деваться некуда. Меня с кичи для этого сдернули.
— И я не хочу, — честно признался Жорик, — да тоже деваться некуда.
— Значит, держит тебя Ястреб?
— Держит.
— Ну, говори расклад.
— Рядом с банком дом выселенный, они крышами соединены. С крыши попадаем в комнату. Там раньше учебный класс был. Сигнализации нет. Шестерки пол пробивают и уходят. Мы идем с тобой. Ты спускаешься по веревке, вскрываешь сейф.
— А менты?
— Им не до нас. Они во дворе свадьбу начальника охраны праздновать будут.
— Чудны дела твои, Господи, — Мишка перекрестился. — Такое только у вас, у зверьков, возможно.
— Не обижай, дорогой.
— Так я не со зла, от зависти.
— Каждый народ по-своему живет.
— Это уж точно.
— Так ты готов?
— Как юный ленинец. — Мишка поднял руку в пионерском приветствии.
— Тогда переодевайся. — Жорик подошел к шкафу, вынул тренировочный костюм.
— Нет, Жорик, — Мишка махнул рукой, — у меня примета верная: в чем одет перед делом, в том и иду.
— А как же ты в ювелирном на Арбате завалился?
— По дурости комбинезон напялил.
Жорик замолчал. С одной стороны, Ястреб велел, чтобы они с Мишкой в тренировочных костюмах были. Но он был вор, а значит, безоговорочно верил в приметы, талисманы, гадания. Доводы Мишки перевешивали доводы Ястреба, и Жорик сказал:
— Делай, как знаешь. Как тебе Болдоха подскажет. Только ксивенку, что тебе сделал Ястреб, оставь дома.
— Неужели я ее светиться на дело возьму?
— Тогда отдыхай. Обедать будешь?
— Нет, только чаю попью. Я на дело впроголодь иду, как волк.
Жорик засмеялся, сверкнув золотыми зубами. Он ушел, а Мишка лег на диван, взял найденную на полке книгу «И один в поле воин…» и читал до вечера. Когда стемнело, он проверил инструмент, спрятал в поясе, надетом на голое тело, паспорт — подарок дружка Ашота — и деньги. Оделся.
Внезапно набежали тучи, и по подоконнику барабаном застучали дождевые капли. Мишка подошел к окну. Во дворе стояла плотная стена ливня. Это был особый, короткий и сильный южный дождь. Он словно светился в темноте, в огне фонарей, казался голубовато-чистым. Давно он не видел таких дождей. Там, на Севере, они были затяжными и пугающе темными.
Дождь перед делом — к удаче. Хорошая примета. Значит, бог бродяг Болдоха посылает ему весточку, обещает, что сладится нынче вечером всё.
Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Только со звоном падали капли в стоящие под водостоками кадушки.
Мишка закурил. В сыром воздухе запах табака был особенно резким — давал понять, что дух его был лишним в этом буйстве ощущений.
— Пошли, — сказал вошедший в комнату Жорик, — пора, Миша.
Махаон вынул из кармана ксиву, сделанную Ястребом, положил на стол. Жорик мазнул по паспорту глазами, но сделал вид, что совершенно не придал этому значения. Они вышли в сад, в мир необычайных после дождя запахов. Цветы благоухали нежно и остро.
— Как пахнет, а? — хлопнул Мишку по плечу Жорик.
— Как в крематории.
— Ты что, ты что… — Жорик сплюнул через левое плечо и перекрестился, — не говори так, а!
У калитки их ждала машина. Ехали долго, петляли по улицам. Наконец, у мрачного четырехэтажного дома машина остановилась. По черной, вонючей лестнице они поднялись на чердак.
— Пришли, — вздохнул Жорик. — Теперь будем ждать.
— Твои шестерки где?
— Уже работают.
Обычно курить очень хочется, когда нельзя. Мишка это знал по богатому жиганскому опыту, поэтому он достал спичку и начал перекатывать ее зубами. Ждать и убегать для него — дело привычное, вот догонять он не умел. Откуда-то доносились звуки песен. Видимо, мусора серьезно гуляли во дворе банка. Почему-то Мишке внезапно показалось, что жизнь его остановилась. Встала, как дрезина, упершаяся в рельсовый ограничитель. Словом, эта ночь разорвала ее на две части. В одной осталось все его прошлое, другая обещала быть необыкновенно прекрасной.
Он знал, что сделает со своими деньгами. Четвертак, полученный сегодня от Жоры, да двадцатник в заначке дадут ему возможность пожить неплохо. Он не поедет в Сочи с Жорой, а рванет в Ялту, к старому дружку. Домик маленький купит, на работу устроится. А там посмотрит. Южная жизнь — веселая, легкая, как конфетти. Посмотрим, как сложится. Посмотрим.
Вот уже совсем темно стало, сквозь чердачное окно начал пробиваться прохладный ветерок. Он немного остудил разгоряченное лицо, и Мишка задремал. А проснулся от звука голосов. Жорик с кем-то невидимым в темноте говорил по-армянски.
— Поспал, Миша? — наклонился к нему Жорик.
— Немного. Пора?
— Ну и нервы у тебя.
— Вылечил в лучшем санатории Лабытнанги.
— Ты что, ты что… — Жорик снова трижды плюнул через плечо, — такое перед делом вспоминаешь.
— А ты, Жорик, наколку на груди изобрази: «Кто не был — тот будет. Кто был — не забудет».
— Веселый ты, Михаил, сегодня.
— На веселое дело идем.
Мишка раскрыл сумку и вынул халат. Обычный синий рабочий халат.
— Я готов.
Мимо двух молчаливых амбалов они прошли к чердачному окну.
— Давайте я вашу сумку понесу, — сказал один из них с сильным акцентом.
— Не надо, браток, я, как Диоген, все свое ношу с собой, — ответил ему Мишка.
— Не слышал такой кликухи.
— Не слышал и не надо, — зло прошипел Жорик, — тебе по закону с таким человеком, как Махаон, базлать без разрешения нельзя.
Они вышли на крышу. Внизу разбегались улицы золотистыми фонарными строчками. Ничего не скажешь, красивый вид.
Сидели мы на крыше,
А может быть, и выше,
А может быть, на самой на трубе, -
пропел Мишка куплет с детства приставшей к памяти песни.
— Веселый ты парень, Миша, — помотал головой Жорик, — ничего не боишься.
— Боюсь, Жора, боюсь.
Чего он боится, Мишка пояснять не стал. Надо было перепрыгивать на крышу банка. Потом они влезли в чердачное окно. Мишка зажег фонарик. Чердак был завален перевязанными шпагатом пачками документов.
