Ястреб был уверен: если они с умом нажмут на артиста, он отдаст деньги за своего дружка. А Ястреб точно знал, с какой стороны надавить на Джумбера.
Гиви приехал к Вите Гусю за полчаса до назначенного срока.
— Здравствуй, дорогой, — протянул он руку Вите, — Кулик со Смолиным здесь?
— Ждут тебя, — усмехнулся Витя, — вон в ту комнату иди.
Когда-то квартира Вити Аладушкина, получившего кличку Гусь еще в школе за непропорционально длинную шею, была коммунальной. Жили здесь, кроме Вити, еще пять семей. За очень крутую взятку, посланную на самый верх в Моссовет, квартиру удалось расселить, а Витя получил ордер на всю жилплощадь. Сделал стильный ремонт и открыл лучший в Москве подпольный катран.
Гиви разговаривал с Гусем в огромном коридоре, стены которого были расписаны старомосковскими сюжетами. Пять дубовых дверей с прекрасными бронзовыми ручками вели в разные комнаты, где катали в карты, бросали кости, угадывали в железку, а в одной расположилась гордость заведения — настоящая рулетка, но функционировала она только ночью.
Гиви подошел к двери, распахнул ее, шагнул в комнату и увидел Ястреба, в шикарном костюме вальяжно развалившегося в кресле. В руке его матово поблескивал пистолет.
Гиви схватили крепкие ребята, завернули ему руки за спину.
— Значит, пришел долг отдавать, — ощерился Ястреб. — Да нет, ты не возвращать деньги приперся, шашлык гребаный, ты хотел Смолина, Кулика и самого Витю Гуся выпотрошить.
— Ты что, Ястреб, ты что… мамой клянусь… хлебом клянусь…
— Ты свои клятвы для горных баранов оставь. Кого ты кинуть решил, зверек опущенный?
— Сука… запорю… — Гиви дернулся, но двое амбалов держали его крепко.
— Боря, — Ястреб встал, — обыщи этого…
Пахомов подошел, рукой показал, чтобы Гиви подняли с колен. И ударил внезапно в корпус, коротко, без замаха.
Гиви охнул, повис на руках бойцов, в углах рта запузырилась кровь.
— Ты полегче, Пахомов, полегче… — Ястреб вскочил, сунул пистолет в карман пиджака. — Хочешь замочить зверька, а он пока нужен. Но не нам. С него Кулик и Смолин получить должны. Они своей очереди ждут.
Бойцы Ястреба сноровисто обшмонали грузина. На стол легли конверт с деньгами, пистолет «вальтер», инкрустированный серебром, нож-лисичка с золотой ручкой, паспорт, авиабилет, пачка четвертаков.
Ястреб сначала взял билет.
— Значит, сегодня ночью, Гиви, ты собрался в Таллин. Денежки мои потратить, посидеть в «Мюнде Баре» за всю масть. Что ж, правильно решил, только одного не додумал, что мы тебя пасли, крысятника чернозадого.
Ястреб взял в руки пакет с деньгами, раскрыл, подсчитал.
— Ничего истратить не успел.
Гиви смотрел на Ястреба с тяжелой ненавистью.
— Ты глазами-то меня не жги. Не боюсь я тебя, сука, с тебя за Федора получить бы надо.
— Ты сам нас к нему послал, — прохрипел Гиви.
— Правильно. Только я вас послал потолковать с ним, а не мочить. А вы по жадности своей зверьковой решили его грохнуть. Ствол-то и нож — Федора. Я тебе их не подбрасывал, они в твоем кармане лежали. Люди видели. Я людям солидным объяву сделаю, что ты, сучонок, законника по корысти своей завалил, так что не жить тебе, сука. Тебя везде достанут.
У открытых дверей стояли Кулик со Смолиным и Валя Клещ, авторитетный вор, державший Московский ипподром.
— Вы все слышали, — обратился к ним Ястреб. — Эта сука, чтобы лаве прокатанные отдать, меня кинул, Федора ограбил и замочил. Он нас за парчушек, за шнырей долбаных держит. Что будем с ним делать, братья?
— Замочить бы его надо! — Валя Клещ дернул щекой.
— Резать мы его не будем. А помочить — помочим. — Ястреб махнул рукой. — Выводи его на площадку.
Бойцы подхватили Гиви, выволокли на лестничную площадку, поставили на колени.
Ястреб подошел к нему, расстегнул молнию и стал мочиться прямо на Гиви.
— А-а-а, — застонал тот.
Моча текла на голову, по лицу, щегольскому пиджаку.
Ястреб закончил, застегнул молнию.
— Ты теперь все равно что опущенный. Тебе с людьми нормальными теперь места нет. Я ухожу, а вы с него, обоссанного, получайте, как хотите.
— Я тебя убью, Ястреб! — крикнул ему вслед Гиви.
Когда вышли на улицу, Ястреб сказал Пахомову:
— Вы его подождите, увезите за город и искалечьте.
— Прибить?
— Нет, калекой сделайте и хватит с него.
Вечером к нему прилетел Шорин, он был ослепительно элегантен. Вошел в квартиру, огляделся.
— У тебя все по-старому. Пора уже своим жильем обзаводиться, сколько снимать чужие углы будешь? Раньше у тебя коньячком да табаком хорошим пахло, а теперь лекарствами. Совсем плохо стало? — В голосе Шорина Ястреб уловил сочувственные нотки.
— Ты лечись, все дела брось и лечись. Ты мне здоровый нужен. Я без тебя как без рук.
— Спасибо, Умный…
— Сколько я тебе говорил, забудь ты эту кликуху.
— Извини, Саша, привычка дурацкая. За хорошие слова спасибо. Садись.
Шорин опустился в кресло рядом с журнальным столиком.
— Ну давай.
Ястреб вынул из бара пакет, положил на стол.
— Это что?
— Твои деньги.
— Как так?
— Мой человек к старухе пришел и чуть не завалился. Там народу лом было, — вдохновенно соврал Ястреб.
— Правильно, — довольно усмехнулся Шорин, — не врет твой крадун. В тот день старушка Манташева преставилась. Так что народу там было много. А почему ты передал мне, что дело сделано?
— Ты телефон в машине исправь, я сказал: дело делается.
— Понятно.
Шорин взял конверт, бросил в кейс.
— Где ключи?
— У меня.
— Береги, они могут пригодиться. Теперь, что с цеховиками?
— Ребята область пропахали, собрали бабки.
Ястреб открыл шкаф, потащил вытертую синюю сумку, набитую доверху.
— Сколько здесь?
— Пятьсот двадцать одна тысяча.
— Значит, так, — Шорин закурил, — двадцать одну тысячу — ребятам. Пятьдесят — тебе на лекарства, остальное на дело.
Ястреб усмехнулся. Он точно знал, что еще тысяч пятьдесят разойдутся по карманам ментов, секретарей райкомов, остальное — добыча шефа. Каждый квартал люди Ястреба собирали дань с цеховиков. Каждые четыре месяца Шорин получал по полмиллиона. Правда, Ястреб догадывался, что и Умному приходилось отстегивать кому-то, но все равно доля его была немалой.
