— Нет, подполковник. Человек весьма крутой и опасный, будьте с ним поосторожней. Вы знаете Шорина?
— Слышала о нем, один раз видела в ресторане Дома журналистов с бывшей женой Ельцова.
— Наташа, любыми путями соберите все, что о нем говорят в Москве. Слухи, сплетни, выдумки. Все. А теперь давайте напишем о Вовчике. Этот человек не зря крутится рядом с нашим объектом.
— Вот что, Сережа, — оживилась Наташа, — на даче у Женьки Ельцов сказал Анохину: «Я с этой суки Болдырева скоро получу за всю масть».
— Это дословно?
— Да.
Рудин посмотрел на Наташу. Она сидела в кресле, положив ногу на ногу. Юбка была то ли случайно, то ли нарочно поднята до предела.
Наташа курила и смотрела на него глазами ведьмы из гоголевского «Вия». Взгляд говорил: ну чего ты ждешь? Ты же хочешь меня. Смелее, парень, смелее.
Острое желание обожгло его на секунду. Он сглотнул слюну, закурил.
— А вы, Наташа, говорите, ничего нет. Видите, как много интересного вы мне рассказали. Давайте теперь это все запишем. Но прежде нарисуйте мне расписочку на зарплату.
— Как обычно? — игриво спросила Наташа.
— Нет, на сотню больше. Начальство на премию расщедрилось, ну и полторы сотни вам на расходы.
Передавая ей деньги, Рудин подумал, что агенты-платняки получают больше, чем некоторые офицеры. Правда, Наташа была самым лучшим секретным сотрудником и жалованье свое отрабатывала с лихвой.
* * *
Наташа вышла во двор. День был радостным и прекрасным. Она достала сигарету, и, хотя никогда не курила на улице, щелкнула зажигалкой.
Вот ханжа чертов. Он же хочет ее. Она чувствовала это всей своей порочной опытностью. Чувствовала и злилась, что такой отличный экземпляр еще не лег с ней в постель. Она кое-что знала о Рудине. Ее подруга была его любовницей и весьма превозносила его мужские достоинства. Наташа хотела Рудина, он нравился ей значительно больше, чем другие знакомые мужчины. Но чертов ханжа твердо следовал никому не нужным служебным инструкциям. До этого опер, у которого она была на связи, веселый пьяница, творил с ней чудеса на жестком диване конспиративной квартиры, или, как ее называли на сленге, кукушки.
Наташа очень хотела мужика. Сейчас, немедленно. Слишком уж она себя распалила, общаясь с Сережей Рудиным. Позвонить Ельцову? Нет. Не хочется. И она пошла в автомат, набрала номер магазина «Кишка» и сказала директору, что сейчас приедет. Он был отличным любовником, кроме того, ей понадобились продукты.
* * *
Гриша позвонил Ельцову-старшему в десять часов утра.
— Игорь Дмитриевич, вы меня узнаете?
— Конечно, Григорий Исаевич, не быть тебе богатым.
— Очень жаль. Дело у меня к вам, срочное.
— О цветах?
— Именно, о «розочках». Не могли бы вы меня навестить?
— Выезжаю.
На этот раз он ехал по Волоколамке, миновал Красногорск, санаторий «Архангельское», поехал вдоль бесконечного зеленого забора бывшей дачи Косыгина, которую теперь занимал предгосплана Байбаков, и въехал в Глухово. У магазина развернулся обратно, свернул в знакомый проулок и подъехал к Гришиной даче. Хозяин ждал его, наслаждаясь яблоком из собственного сада.
Ельцов хотел оставить машину, но Гриша гостеприимно распахнул ворота.
— Заезжайте, Игорь Дмитриевич, милости прошу.
Потом они сидели за знакомым столом под деревом, и хозяин угощал гостя фруктовым квасом своего приготовления. Ельцов не начинал разговор, ждал, пока Гриша дозреет. Дозрел хозяин после второй кружки кваса.
— Я был у Макарова.
— Ну и?
— Показал ему фото.
— Как он среагировал?
— Повышенно. Попросил оставить картинку ему и ждать звонка.
— Куда же он может вам позвонить, Гриша?
— Сюда.
— У вас есть телефон?
— А как же.
— А мне вы номер не дали.
— Многолетняя привычка.
— Значит, он вам позвонил?
— Более того, мы встретились, и он передал мне деньги за комиссию. Сегодня я должен звонить ему и назвать дату сделки.
— Позвоните ему через два часа.
— Хорошо. Запишите мой телефон. 561-23-23.
— Ждите звонка.
Ельцов допил божественно холодный квас и встал. Он вышел от Гриши и поехал другой дорогой, через Барвиху, так ему проще было добраться до Сретенки. Пока ехал по пустой правительственной трассе, он продумывал план будущей операции. Наверняка Макаров связался с Болдыревым и поведал ему о ювелирном раритете. Теперь надо все обговорить с Сережкой Головановым. Жизнь вместе прожита. Сколько в его мастерской в Большом Сергиевском переулке на Сретенке было водки выпито, с барышнями покручено — не счесть. Они учились в одном классе, хотя Голованов был на год старше. Просто остался на второй год в пятом классе, и Игорь Ельцов его догнал. Они дружили крепко. Сережка из семьи художников. Так уж случилось, что в его роду все были художниками. А основатель рода, Тимофей Голованов, за талант свой получил вольную и дворянство от императрицы Екатерины II. За необыкновенную роспись стен в царском охотничьем домике императрица пожаловала ему редкой красоты бриллиантовое ожерелье. Вещь огромной цены переходила из поколения в поколение семьи Головановых. Когда шустрые чекисты в черной коже начали «лечить страну от золотухи», охранную грамоту на ювелирный шедевр подписал лично Ленин. Документ этот хранился в семейном архиве так же тщательно, как и само ожерелье.
Сергей Голованов был хорошим художником. Его работы покупали не только на родине, но и за рубежом. Но он не входил в узкий круг советских классиков, рисующих полотна, на которых Ленин общался с ходоками или Брежнев вдохновлял бойцов на Малой Земле. Сергей Голованов был урбанистом. Он рисовал город. И Москва в его интерпретации становилась романтической и нежной. За цикл работ «Московские бульвары» он получил Госпремию РСФСР. Правда, на одной из бесед в отделе культуры ЦК КПСС главный искусствовед страны Шауро сказал ему:
— Конечно, Сергей Петрович, вы большой мастер, но почему, рисуя Москву, вы не замечаете тех огромных свершений столичной партийной организации? Переулки, бульвары, старые дома — все это прекрасно. Но где новые районы, гиганты индустрии, где человек — строитель будущей Москвы? Вот вы написали старика с газетой и собакой, сидящего на Тверском бульваре. А где его биография? Кто он? Мы не видим.
Но премию все же дали. Видимо, решил кто-то поумнее главного массовика-затейника страны.
Сергей Голованов практически жил в мастерской. В огромной квартире в Банковском переулке хозяйничали его сын и дочь. В мастерской Голованову было комфортно и спокойно. Дети жили своей, непонятной ему жизнью, а он, старый московский гуляка и пижон, продолжал существовать в мире своей молодости. Сергей был погружен в свои многочисленные романы, веселые застолья и, конечно, любимую работу.
