Когда они сидели в «Гранд-Отеле», Ельцов заметил, что Лева очень долго о чем-то разговаривал с «самоходкой» Леной, так именовались на сленге московских гуляк прелестные дамы, развозившие между столиками дорогой коньяк, конфеты, папиросы. Ельцов знал, что Лена по мелочи спекулирует. Но делает это осторожно, с умом и только с надежными клиентами. Вот ее и прихватил Ельцов. На следующий день он пришел к ней на улицу Москвина. Самоходка обитала в бывшем доходном доме, где когда-то у внучки Толстого жил Сергей Есенин.
Позже, много позже появится на этом доме роскошная мемориальная доска.
Лена восприняла визит майора из МУРа с пониманием. По роду занятий ей ежедневно приходилось общаться с оперативниками, и не только из милиции. «Гранд-Отель», куда любили заглянуть иностранцы, был под бдительной опекой ребят с Лубянки.
— Я вас, Лена, хочу спросить об одном человеке.
— О ком же? — кокетливо улыбнулась самоходка.
— Вы с ним пару дней назад разговаривали.
— Он в вашей компании был?
— Да, в сером пиджаке.
— Юрочка. У нас он бывает часто, с разными людьми. Гость вежливый. Скрывать не буду, у меня с Юрием Николаевичем есть маленькие общие дела.
— Что за дела?
— У меня много друзей. Всем одеться хочется. Понимаете?
— Как не понять, он вам что-то предлагает?
— Несколько раз приносил мужские костюмы. Хорошие. Не новые, правда, но заграничные. Я один мужу взяла. Показать?
— Не надо, не надо, — засмеялся Ельцов, — меня другое интересует. Почему вы зовете его Юрой?
— Он так представился мне. Да и не только мне. Моя подруга Аллочка встречалась с ним больше года.
— А сейчас?
— Они разошлись.
— Почему?
— Скупой он очень и какой-то придуманный. Нам он представился как журналист из «Известий». У него даже удостоверение было. А потом в «Авроре» они встретили директора комиссионки из Столешникова, так он этого Юру вообще Борей называл, и подруга потом сказала, что Юра-Боря — адвокат.
— А как вы думаете, почему они разошлись?
— Год с лишним он на ее шее сидел. Она его одевала, кормила, в ресторанах за него платила и не знала, кто же он такой.
— Лена, вы можете сделать мне одолжение? Личное?
— Конечно.
— Вы завтра работаете?
— Да, моя смена.
— Мы придем часиков в восемь. Подъезжайте к нам с вашей тележкой и заговорите с Юрой, только обязательно назовите его по имени.
Лена засмеялась:
— Я завтра устрою вам маленький сюрприз.
— При своей работе я сюрпризов крайне опасаюсь.
— Этот вам понравится.
В ресторан они пришли ровно в восемь. Сели за большой стол у входа в бар. К ним сразу же подошел официант, принял заказ. Сидели, смеялись, слушали знаменитый женский оркестр. Когда певица Соня закончила песню о перелетных птицах, к их столу подкатила самоходка.
— Здравствуйте, дорогие гости, — улыбнулась она заученной улыбкой, — шоколадные наборы, коньяк «КВ», мадера крымская, папиросы «Совьет Унион», сигареты «Тройка». Что желаете?
— Бутылочку «КВ». — Сергей Голованов достал деньги.
— А вы, Юрочка? — обратилась самоходка к Леве. — Вы же любите крымскую мадеру. Я специально для вас оставила пару бутылок.
Вся компания за столом с недоумением уставилась на Леву.
— Одну минутку… — Он встал из-за стола, взял Лену под руку и повел в глубь зала.
Вернулся он через несколько минут, сел за стол и сказал, улыбнувшись:
— Перепутала она меня. Вернее, мое имя.
— Как так? — удивился Владик Сивцов. — Ты же на моих глазах несколько раз с ней шептался. Ты что, всем бабам, с которыми спишь, разные имена называешь?
— Ладно тебе, — смущенно потупился Лева, — у всех свои приемы.
А через зал к их столу шел знаменитый московский человек — директор комиссионки из Столешникова.
— Добрый вечер, — поздоровался он со всеми и обратился к Леве: — Боренька, я вашу просьбу выполнил. Отложил неплохие заграничные туфли на каучуке.
— Пойдемте обсудим. — Лева вскочил, чуть не опрокинув стул, его лицо внезапно стало жестким и злым.
— Ребята, — спросил Гарик Юхимов, — Что такое? Как это понимать?
— Я вам потом объясню, — сказал Ельцов, — Давайте отсюда по одному и к Сереге в мастерскую. Тем более он марочным коньяком запасся. Я сам поговорю с этим многоименным деятелем.
Когда Лева вернулся, за столом сидел один Ельцов.
— А где, ребята, Игорь?
— Разбежались. Больно уж ты их своими кликухами напугал.
— Понимаешь…
— Не надо, — Ельцов налил себе водки, — не надо горбатого лепить, Лева-Юра-Боря. Запомни, когда ты шел сюда, я уже шел обратно, поэтому все, что ты скажешь, я давно забыл.
— Ты только не думай, что раз ты в МУРе начальник отдела, то уже все знаешь. Я таких, как ты…
— Тебе до меня, — перебил Ельцов, — еще двадцать лет говном плыть. Понял, стукачок?
— Ты! — Лева вскочил.
— Садись, падло. Смотри.
Ельцов достал из кармана бумагу.
— Это что? — насторожился Лева.
— Мой рапорт начальнику Московского УМГБ о том, что ты, пьяный, рассказал нам, что являлся платным агентом МГБ и внедрен в нашу компанию для разработки. Моя подпись и фамилии свидетелей.
Лева тяжело сел на стул. Налил водки в фужер, жадно выпил. Отдышался и сказал:
— Тебе не поверят.
— Мне-то как раз и поверят. А тебе после этого во внутренней тюрьме бушку отвинтят и ночью в крематорий отвезут.
— Ты не посмеешь…
— Посмею, Лева, посмею. Но у тебя есть шанс. Оставь нас в покое. Понял?
— Понял, — уже спокойно ответил Лева.
— Успокоился, — засмеялся Ельцов, — решил, что с фраером лопоухим дело имеешь. Нет, стукачок. Ты прикинул, что утром побежишь и сообщение напишешь, что мы решили начать террористическую деятельность. Нас чекисты повяжут. Но запомни, при обыске все бумаги изымут. Возьмут и мой рапорт, а в нем написано: мол, ты по пьяни мне шепнул, что получил указание «зарядить» мастерскую Сережки Голованова антисоветской литературой. Нам, конечно, сроки намотают, а тебе, как предателю святого чекистского дела, крышка. Теперь понял?
