— Слушай, — уселась рядом с Юрием Женька, — а где Наташа?
— Не знаю.
— Сказала, что пойдет к родителям и пропала. Позвонить им?
— А зачем? Она сама выбирает, где ей лучше.
— Знаешь, я жалею, что познакомила вас.
— А вот это зря. Ни о чем жалеть не надо. Пойдем на террасу чай пить. Можно я у вас переночую?
— Господи, конечно, — всплеснула руками Женька, — Ирка тоже остается. Ты не из-за нее?…
— Точно нет. У меня завтра свободный день, помогу тебе уничтожить следы праздника жизни и подамся в город.
— Какой-то ты не такой, дерганый, словно не в себе. Из-за Наташки?
— Нет. Просто жизнь моя никак не наладится.
— Миленький, — Женька прижала его голову к груди, — мы же все так тебя любим. Потерпи, ну еще немножко.
— Я терплю, — вдыхая пьянящий запах женского тела, ответил Ельцов, — терплю. Но работать хочется, писать, кино делать. Никогда не думал, что буду об этом тосковать.
— Миленький ты мой, — заплакала Женька, — как они с тобой-то обошлись.
Подошел Анохин.
— Юрок, свою упустил, мою уводишь? — засмеялся он.
— Я такой.
— Ты у нас останешься. Тебе завтра в городе нечего делать. Поможете с Иркой нам разобраться после гулянки. Иди на террасу, там тебя Хамид ждет.
Хамид очистил часть стола и сидел непроницаемый, как изображение Будды.
— Садись, Юрик, разговор есть. Ох какой разговор!
На террасу поднялись Женька и Игорь с грудой тарелок и бокалов, грохнули их на стол, опустились устало на стулья, закурили.
— Что за разговор, Хамид? — спросил Ельцов.
— Отличный разговор, ох какой отличный.
— Так не дергай душу, у меня уже давно ничего хорошего не было.
— Ты свой очерк о Гасан-Кули помнишь?
— А то.
— Так вот. — Хамид расстегнул папку, вынул заполненный бланк договора. — Подписывай.
Юрий взял бумагу, прочел и, улыбнувшись грустно, положил ее на стол.
— Не выйдет, Хамид, я же еще вроде беглый каторжник. Судимость с меня не снята.
— Ай, друг, какие гадости говоришь. Дядя мой председатель нашего Госкино, он все оговорил в ЦК КПУ, а в Москве уже подписали все бумаги.
— Ты что, Юрок, — вмешался Анохин, — это же шанс.
— И еще какой, — засмеялся Хамид, — будешь работать для нашей студии. Подписывай, подписывай.
Юрий махнул рукой и поставил росчерк на трех экземплярах договора. Хамид, преисполненный важности, которая свойственна восточным людям, достал из папки два кассовых чека.
— Здесь все заполнено, напишешь сумму прописью и данные паспорта.
Ельцов прочитал расчетный чек и присвистнул. Полторы тысячи рублей.
— Не много, Хамид?
— Аванс, как положено, за сценарий и дикторский текст.
Он вынул из папки деньги.
Ну вот и нашла его первая настоящая работа. Ельцов держал на ладони две пачки денег, словно взвешивая их.
— Даже не знаю, как тебя благодарить, Хамид.
— Друзей не благодарят. Особенно автор режиссера. Это и будет твоим ответом на добро. Ты Женечку благодари.
— Не понял? — повернулся к Женьке Ельцов.
— Я, Юрик, встретила Хамидика и все ему рассказала. А он ответил «хоп», — захохотала Женька.
— Рад? — спросил Игорь.
— Ребята, ребята, — повторял Ельцов, больше у него не нашлось слов. Он обнял Женьку, Игоря, Хамида, и они несколько мгновений стояли тесно прижавшись друг к другу. Потом, конечно, выпили.
— Ты сколько дней будешь здесь, Хамид? — спросил Ельцов
— Две недели.
— Я через неделю сдам сценарий.
— Первый вариант?
— Окончательный.
— Хоп, — серьезно ответил Хамид.
Потом все разошлись по комнатам, а Юрий остался на террасе. В открытые окна вливался чуть горьковатый винный запах пришедшей осени. Ночью он становился особенно сильным и терпким.
Пролетел самолет во Внуково, рев его заглушил все остальные звуки. Когда звук затих, вдалеке пронзительно прокричала последняя электричка. Она прощалась с окутанными ночной тьмой дачными домиками. Юрий сидел, курил, дым уходил в темноту, и он думал не о сценарии, а о завтрашнем дне.
Да, конечно, у него сегодня была радость, только к ней примешивалось острое чувство беспокойства. Дядька, милый дядька, добрейшая душа. Человек, так много сделавший для него, завтра из-за племянника идет на огромный риск. И все слова о победе над Злом, о справедливости всего лишь прикрывают желание отомстить.
Из дома вышла Ирина, закутанная в халат, села рядом с Ельцовым.
— Дай, пожалуйста, сигарету, Юра.
— Ты же не куришь.
— Это было в другой жизни.
— Смотри-ка, — криво усмехнулся Ельцов, — у всех жизнь на части распадается.
Огонек зажигалки вырвал на секунду из темноты ее лицо. И оно показалось Ельцову трепетным и таинственным.
— Ты стала еще лучше, чем раньше.
— Ты только что заметил.
— Почему же, ты мне всегда нравилась.
— Я этого не замечала.
— Вполне естественно, ты же была женой моего товарища.
— Не был он никогда твоим товарищем… — Ирина глубоко затянулась. — Завистливым собутыльником был. Я читала твою книгу, а он приехал с работы и знаешь что сделал?
— Начал читать вместе с тобой? — пошутил Ельцов.
— Нет, вырвал ее у меня, порвал и стал топтать ногами. И кричал, если бы его тесть был замминистра, то у него тоже вышла бы книга.
— А теперь на ком он женился?
— Живет с замдиректоршей магазина «Новоарбатский».
— По нашим временам, это выше, чем любой министерский чиновник.
— Ты мне тоже всегда нравился, Ельцов. И теперь я свободна.
— Вот и прекрасно, Ириша, завтра я отвезу тебя домой, а вечером, если не случится ничего непредвиденного, пойдем в Дом кино.
— Не пугай меня, Юрка, что еще может с тобой случиться?
— В моем нынешнем положении — все что угодно.
— Как же они тебя замордовали, сволочи. — Ира положила руку на плечо Ельцова.
Они просидели так долго, уже переполненные огромной близостью, а потом Ельцов сказал:
— Замордовали, это точно. Но не совсем. Ты не бери это в голову, зачем тебе.
— Если мы будем вместе, твоя жизнь должна стать моей.
