– Ты чего нюни-то распустил? – внезапно разжалобился Кусок. – Вернемся в часть – буду ходатайствовать об отпуске. Домой поедешь, ряха рязанская, к девке, к мамке. Кто там тебе письма пишет?
– Я архангельский…
– Ну, что, Архангел, прорвемся?
– А вы не обманете? Железно?
– Это ты у меня, салажонок, спрашиваешь? Да ты знаешь, кто такой товарищ прапорщик? Первый после Бога! Вот кто он такой! – брызгал кипятком Полетаев.
Варганов прикусил язык. Если Кусок выполнит обещание, то, пожалуй, стоит потерпеть и всеми силами подавить страх. Как в гоголевском «Вие», он «очертит» вокруг себя мелом круг и как-нибудь дотерпит до пункта назначения. Вот только тут в вагоне иней такой, что пору не мелом, а углем чертить.
– На вот. Подкрепись, рядовой, мы ведь не звери какие-нибудь!
Кусок вынул из-за отворота тулупа бутылку с жидкостью на донце, растрепанную пачку сигарет и открытую банку тушенки с деревянной палочкой от мороженого, из кармана достал четверть чернушки.
Если там, в «офицерском купе», дым стоит коромыслом, то сопротивление бесполезно. Сейчас лучше уж согласиться, а после возвращения в часть напомнить, если у Куска память отшибет вместе с совестью.
– Чего везем-то, слыхал? – спросил Варганов, машинально принимая сухпаек и этим как бы давая безмолвное согласие на продолжение вахты.
Красное воспаленное лицо Куска приняло неожиданно сочувствующее и даже осмысленное выражение.
– Чуток слыхал, будто асы из Романовского сели на лед севернее Рыбачьего и во льду разглядели какую-то хреновину, вроде крокодила, ну и выпилили его. Ты-то сам туда заглядывал? Видел чего?
– Лежит какой-то… Змей Горыныч… – как можно равнодушнее подтвердил Варганов.
– Дай-ка погляжу. – Кусок сдернул брезент, с трудом вскарабкался на ящик и долго елозил, так и сяк заглядывая в щель и щелкая фонариком.
– Темно, как в сортире, не разглядеть ничего, – наконец признался он.
– А чего дальше-то было? – напомнил Варганов.
– Недели две он провалялся в самолетном ангаре. Пока суд да дело, из Москвы пришел приказ: «крокодила» доставить на базу. Теперь велено срочно поместить в госпиталь, наверно, отмораживать будут, а если криминал какой, то и расследовать… Ну бывай, через час зайду, – пообещал Кусок.
Но ни через час, ни через два прапорщик не явился. Да и что могло случиться в запертом вагоне с сытым и согретым солдатом?
Поезд шел на юг, громыхая железными костями. Варганов, морщась от боли в деснах, ел мерзлую, хрустящую на зубах тушенку. От нее вновь пробрал озноб, и чем сильнее бил колотун, тем чаще он косился на бутылку и сигареты. Может, и правда глотнуть «антифриза» и погреть сигаретой губы, но в отместку внутреннему соглашателю он сейчас же злобно пнул бутылку. Водка вылилась в щели пола. Сигареты Варганов разломал, хотя их вполне можно было выменять на сахар и галеты, но боязнь оскверниться мешала ему мыслить практично. Скверна – это больше чем грязь, всякая грязь имеет в природе свое законное место, где становится уже не грязью, а благодатью, как навоз в весеннем поле. Водке и табаку, по мысли Варганова, не было такого места, как нет места и оправдания бессмысленному душегубству какого-нибудь маньяка, даже если он при этом душит самого себя.
В Мурманск прибыли около десяти часов вечера. Ящик перегрузили в крытый военный грузовик.
Команда охранения привычно умостилась на лавочках вдоль кузова. Солдаты мрачно поглядывали на ящик и нервно дымили цигарками. В присутствии загадочного покойника кураж быстро угас и сменился мрачной апатией.
Во дворе краевого госпиталя ВМС ящик еще раз перегрузили. На этот раз в импровизированную холодильную камеру в пустом заброшенном гараже. Расположить воинское охранение в госпитале не удалось: не было свободных, отапливаемых помещений. Решено было расквартировать солдатиков тут же, рядом с холодильником, в водительской каптерке, рядом с древней буржуйкой. Это был маленький закуток, обклеенный журнальными вырезками, с шатким столиком, и едва каптерка прогрелась, в ней сейчас же ожил терпкий холостяцкий запах. Столь уютное помещение вдохновило Куска на новые подвиги. Он снова куда-то сбегал и принес маркированную бутыль медицинского этанола.
– Во дают, – изумился он. – Смотри, что написано: Постановление Государственного комитета стандарта Советов Министров СССР от 26.12.1972 года № 2329. Так-с… «Спирт этиловый, медицинский… Требования безопасности… относится к сильнодействующим наркотикам, вызывающим сначала возбуждение, а потом паралич нервной системы». Это что же за диверсия такая? – окончательно опешил Кусок. – Это чего мне «врачи-отравители» подсунули-то?
– Так это же старый ГОСТ, – успокоил его Бегемот, – от семьдесят второго года, вы, товарищ прапорщик, тогда еще пешком под стол ходили, теперь такого не пишут, хотя спиртяга он и есть спиртяга.
– Лады, тогда отравимся культурно! – Кусок раскрыл бутыль «медицинского» и вынул припасенную «Серенаду солнечной долины» – дамскую радость.
– Марухи-то придут? – плотоядно оскалившись, поинтересовался Бегемот.
– Придут… Дежурство закончится, и придут, – ответил Кусок. – Ну что, Варган, не в службу, а в дружбу – гэбэшников покараулишь? Ты у нас один на всех – огурец!
– Заметано, – кивнул головой Варганов.
В такой компании караулить «мертвяка» – одно удовольствие.
– Дверь замкни на засов и спи-отдыхай, пока не позвонят, – добродушно прогудел Кусок.
– А в туалет? – озираясь по сторонам, спросил Варганов.
– Под пальму сходишь, и все дела, – отрезал Кусок.
И вправду, в углу гаража стояла засохшая пальма, невесть какими ветрами занесенная в Заполярье.
Поджидая «марух», наряд загудел с новой силой, и Варганов быстро зарядился общим нетерпением и почти щенячьим возбуждением. Даже сердце забилось часто, словно что-то еще могло случиться в эту бесконечную зимнюю ночь. Наконец пришли «марухи» – две медички из госпиталя, из самых завалященьких. Одна – прокуренная рыжая толстуха в коротком несвежем халатике и чулках со спущенными петлями. «Где уж нам уж выйти замуж», – похохатывала она в ответ на солдафонский юмор Куска. Другая – тощая плакса – шарахалась от собственной тени. Она судорожно цеплялась за подругу и пугливо озиралась по сторонам, словно попала в пещеру к голодным людоедам.
Едва увидев «марух», Варганов ушел в охранение, на этот раз абсолютно добровольно. Он растянулся на шатком топчане у дверей «холодильника» и даже задремал, привычно удерживая в руках автомат. Во сне он вновь видел белый полярный остров, расцвеченный радугами. Знакомый белый сокол низко кружил над спящим Варгановым и, задевая крыльями, гнал по лицу свежий холод.
– Так-с, спим-с, значит… – раздался над ухом Варганова дребезжащий старческий тенорок.
Варганов резко дернулся, крепче прижал к себе автомат и только тогда проснулся.
