Что за чудо просто танцевать, танцевать молча!
Как все-таки хорошо, что они решили перебраться в этот клуб!
Брюс так настаивал на этом, что она не смогла отказать ему. Откровенно говоря, у нее и не было особого желания отказываться.
Они танцевали, тесно прижавшись друг к другу, и эта близость была упоительна.
Волевой подбородок Брюса Мелвина временами прижимал ко лбу ее непокорную челку.
Несмотря на то что они были не одни, Джойс забыла об остальных посетителях, находящихся в зале. Она полностью отдалась своим странным чувствам к этому мужчине, так уверенно ведущему ее в танце. Брюс так же был, кажется, в своих мыслях далеко от этого зала.
Наконец Джойс окликнула его:
— Эй, послушай!
— О прости, я несколько забылся. Трудно противостоять очарованию этого вечера. А ты — одна из тех женщин, перед которыми не устоишь. Уверен, что за всю свою жизнь мне не приходилось встречать столь неотразимых девушек, как ты. И — представь себе! — когда ты рядом, я готов предложить тебе руку и сердце. И уже наверняка предложил бы себя в качестве мужа, не бойся я так панически брака…
— Ну, в отличие от тебя я не испытываю такого ужаса перед браком. Но в то же время не вышла бы за тебя даже в том случае, если бы ты умолял меня, стоя на коленях.
— Ну что ты, детка! Я не собираюсь просить тебя ни на коленях, ни каким-либо иным образом… Вот только, может быть, я попросил бы тебя…
— Нет! — не дала ему договорить Джойс.
— Но послушай!
— Я уже сказала — нет!
Брюс замолчал, и они продолжили танец, не заводя более разговоров.
Джойс казалось, что за время танца она пропиталась резким и свежим запахом одеколона, которым пользовался молодой человек.
Вскоре музыка прекратилась. Однако они в течение еще нескольких секунд оставались на месте. Они продолжали стоять полуобнявшись, как будто боялись, что, разжав объятия, могут причинить себе боль. В конце концов она, сделав над собой усилие, повернулась и пошла к столу. Брюс отступил в сторону на шаг и снова замер, ожидая, когда его партнерша по танцу приблизится к столу. Не скрывая восхищения, он наблюдал, как она изящно двигалась. Ему было приятно следить взглядом за ее грациозной походкой, за блеском пышной прически и белизной открытых рук.
— Ты просто прелесть, Джойс, — констатировал он, сев за стол.
— Спасибо.
— Так ты говоришь, даже если бы я просил твоего согласия, стоя на коленях?..
Продолжая находиться в своих мыслях, Джойс не сразу сообразила, о чем идет речь, и наивно переспросила:
— Если бы ты просил? О чем ты?
— Чтобы ты вышла за меня, — напомнил Брюс.
— О-о! Не хочешь ли ты сказать, что уже просишь меня об этом?
— Нет, детка. Пока нет. Сейчас я хотел бы попросить тебя кое о чем другом.
— Хорошо. Так о чем же? — поторопила его Джойс.
— Тебя не затруднило бы сделать вместе с Сэмом одно заявление? Совместное заявление.
— Какое заявление? — спросила Джойс.
Джойс прекрасно понимала, о чем идет речь. Ей вдруг показалось, что все в ней внезапно вскипело. Она готова была взорваться.
— Я возвращаюсь к началу нашего разговора, — пояснил Брюс. — Ты девушка уравновешенная и разумная. И если ты совместно с моим охранником сделаешь заявление, в котором будет говориться, что в последних публикациях газет по интересующему меня поводу нет ни слова правды, то мне удастся добиться своего. В этом случае правосудие придет в действие, и эта свинья-репортер, что заполонил страницы всяческой галиматьей на потребу жадной на сенсации публики, наверняка понесет заслуженное наказание.
Джойс широко распахнула глаза. Ее губы начали дрожать. Эту дрожь на сей раз вызывало не просто охватившее ее возбуждение, а настоящая ярость, в которую ее привели слова Брюса Мелвина.
— Неужели ты серьезно предлагаешь мне это, Брюс? — воскликнула она.
— Абсолютно серьезно, — подтвердил молодой человек. — А что тебя не устраивает?
Джойс сделала глубокий вдох. Сосредоточившись, она снова и снова полной грудью вдыхала воздух, как будто ей его не хватало. Она словно пыталась запастись кислородом, перед тем как глубоко нырнуть.
По прошествии нескольких секунд Джойс нервно заявила:
— Откровенно говоря, я ожидала иного окончания этого разговора. Стоило ли искать меня, ухаживать за мной, стараться быть столь галантным и ласковым лишь ради того, чтобы — как выясняется — завлечь меня в отвратительную ловушку? И целью всего этого является лишь то, что вы с Риганом почувствуете удовлетворение, вышвырнув на улицу бедного журналиста? Конечно, вам было бы приятнее не просто лишить его работы на время, а потребовать и на будущее для него запрета заниматься журналистской деятельностью…
— Но послушай, Джойс!
— Это ты послушай. Ты уже сказал достаточно. Так что не нужно продолжать. Я все прекрасно поняла.
— Так ты не собираешься выступить с заявлением? — спросил Брюс.
— Я не собираюсь лгать! И не нужно подбивать меня на это.
— Джойс, давай-ка поговорим наконец серьезно. Ты знаешь журналиста, который стоит у истоков всей этой истории? Ты знакома с ним?
Последовавшая за этим вопросом тишина была гулкой и напряженной. Джойс колебалась. Она не могла решить, как ей следует вести себя в данном случае. Что ответить? Все это было похоже на ловушку, в которую она никак не хотела попасть.
— С чего ты решил, что я могу быть с ним знакома? — помолчав, спросила она.
— Все очень просто. В ту ночь, помимо меня, там была только ты с Сэмом. Следовательно, сведения о событиях в лаборатории могли просочиться в печать лишь от одного из вас. Ты же понимаешь, что от меня это исходить никак не может.
— Тогда, по всей видимости, это Сэм, — решительно заявила девушка.
— Ты уверена?
— Нет. Конечно же, я не уверена, что это был Сэм.
— Но ты, по крайней мере, уверена, что сама никому ничего не рассказывала о событиях той ночи?
Что ему известно обо всем этом? — задалась вопросом Джойс. И что он собирается в ближайшее время выяснить?
Что-то подтолкнуло ее отрезать себе пути к отступлению, загнать себя в угол, не оставить себе иной возможности, как только признаться во всем, рассказать всю правду.
— Ну а если я и говорила на эту тему с кем-нибудь? — спокойно спросила она.
— В этом случае тебе придется отказаться от всего того, что ты рассказывала этому человеку.
— Ты сошел с ума?
Внезапно Джойс преисполнилась решимости противостоять Брюсу. Страх улетучился. Более того, появилось нечто вроде спортивного интереса.
