Дина после декрета пошла зарабатывать. Ясное дело, она
больше не работала танцовщицей гоу-гоу в ночных клубах. За необычную яркую
внешность девушку взяли в дорогую гостиницу, посадили на рецепшен. Из-за
поразительной красоты сотрудницы местное начальство закрыло глаза на то, что
Дина не знает английский. Правда, управляющий велел ей записаться на курсы и
освоить самые необходимые фразы.
Антонина Федоровна служила научным сотрудником в музее, Илья
сидел в НИИ и получал не особо большой оклад. Лошадью, тащившей воз финансовых
проблем семьи, оказалась Дина. У молодой матери практически не оставалось свободного
времени, сутки она сидела в гостинице, потом прибегала домой и уносилась на
занятия, а еще требовалось убрать квартиру, постирать, купить продукты.
Невестка Войтюк оказалась умненькой, старательной и
абсолютно равнодушной к знакам внимания, которые ей оказывали мужчины. Мало кто
из постояльцев отеля не пытался соблазнить красавицу, но Дина очень любила
Илью, делала вид, что не понимает намеков, и умела так отказать мужчинам, что
те не злились. Управляющий взял на заметку положительную сотрудницу, Дине
регулярно повышали зарплату.
Первое время после появления на свет младенца Антонина
Федоровна, Илья и невестка жонглировали Асей, передавали ее из рук в руки, но
потом им стало понятно: либо надо нанимать няню, либо кому-то придется
уволиться с работы и вплотную заняться девочкой. Илья не собирался покидать
НИИ, без оклада Дины семья могла умереть с голоду, на амбразуру легла грудью
Антонина Федоровна. Дама спешно оформила пенсию и посвятила себя Асеньке, ее
поступок будто бы свидетельствовал о глубокой любви к внучке. Но подождите
восхищаться.
Илья обожал Асю. То, что девочку никак нельзя была назвать
красавицей и умницей, отца не смущало. После рождения дочери он разделил
окружающих на два лагеря: те, кто любит Асю, и все остальные, последних Илюша
вычеркивал из своей жизни навсегда. Когда лучший друг Ильи Роберт Крамов
воскликнул:
– Ася хромает, ее надо срочно показать ортопеду, –
Илья молча открыл входную дверь и приказал приятелю, с которым десять лет сидел
за одной партой:
– Убирайся.
– Я не хотел никого обидеть, – опомнился
Роберт, – всего-то акцентировал твое внимание на проблеме, посмотри правде
в глаза, Ася – инвалид.
– Убирайся, – повторил Илья, – и больше к нам
не приходи, никогда!
Ни Дина, ни Антонина Федоровна тоже не имели права
усомниться в красоте и талантах Аси. Уж на что Илюша обожал мать, во всем ей
подчинялся, исполнял любые ее капризы, но когда та опрометчиво обронила: «Ася,
наверное, не сможет самостоятельно есть, у нее правая рука плохо
развита», – почтительный сын вскочил с места и заорал: «Молчать! Она
лучшая! Еще одно плохое слово о девочке, и я за себя не ручаюсь!»
Антонина испугалась и сделала нужные выводы: теперь она
расхваливала внучку на все лады, а день, когда Ася смогла самостоятельно
включить свет в комнате, бабушка превратила в семейный праздник.
Глава 21
Несмотря на успехи Дины в области гостиничного сервиса,
материальное положение семьи оставалось сложным. Илья требовал, чтобы Асю
одевали как маленькую принцессу и покупали ей дорогие игрушки.
– Моя дочь никогда не будет нуждаться, – гордо
заявлял папаша, – у нее должно быть только самое лучшее.
Может, это было и неплохим желанием, но деньги на наряды,
фрукты, кукол, врачей и прочее добывала Дина, которая давным-давно из щадящего
режима работы (сутки на рецепшен, двое дома) перешла на экстремальный:
семьдесят два часа за стойкой – двадцать четыре на восстановление сил. Спать в
отеле приходилось урывками, зато денег стало в несколько раз больше, а
управляющий всем ставил Войтюк в пример.
В мае Римма вышла на балкон, чтобы повесить белье,
перегнулась через перила и увидела Антонину Федоровну с внучкой, девочка была
разодета, как кинозвезда на красной дорожке перед вручением «Оскара».
– Помаши папе ручкой, – сюсюкала Антонина.
Асечка сделала пару неловких движений.
Илья поцеловал дочь и ушел. Девочка попыталась побежать за
ним, упала и зарыдала. Отец уже завернул за угол, он не видел, какие события
разворачивались в пустом дворе. Антонина рывком поставила внучку на ноги и со
злостью шлепнула, Ася замолчала. Бабка подвела девочку к высокой скамейке,
усадила и приказала ей, как собаке:
– Сидеть!
Ася замерла.
Римма вешала на веревку бесчисленное количество детских
колготок и спустя короткое время услышала рев, она посмотрела вниз. Антонина
волокла за руку вопящую Асю, та не хотела идти в подъезд, упиралась, но бабка
упорно тащила капризулю. Почти у самой двери Войтюк не сдержалась и наподдала
внучке с такой силой, что та упала на колени. Телесное наказание подействовало
на плаксу парадоксальным образом. Как правило, после рукоприкладства малыши
начинают орать еще громче, но Ася живо замолчала, кое-как встала и поплелась
домой, не издав больше ни звука.
– Правда, странно? – спросила у меня Римма.
– Только не для ребенка, который приучен к
тумакам, – мрачно ответила я, – если тебе постоянно достаются
колотушки, быстро просекаешь простую истину: довела взрослого до раздачи
зуботычин, немедленно замолчи, вторая оплеуха, как правило, оказывается крепче
первой, третья еще больнее. Похоже, бабушка втихаря поколачивала Асю.
– И я о том же подумала, – кивнула Римма.
– Ты сказала о своих наблюдениях Дине?
– Намекнула, аккуратненько так спросила: «Тебе не
кажется, что Антонина строга с Асей?» – а Дина ответила: «Если девочку сейчас
не воспитать, потом с ней будет не совладать. Может, Антонина Федоровна когда
Асю и накажет, так ведь не со зла!» Но мне показалось, что бабка именно со
злостью орудовала, – сказала Римма, – знаешь, Ася у них очень вовремя
умерла.
Я поежилась.
– Ты говоришь ужасные вещи.
Римма оперлась грудью о стол.
