– Дегтярный переулок, – Назар сразу же начал
диктовать адрес.
Я обрадовалась, далеко ехать не придется, это совсем близко
от того места, где расположен бункер.
Быть начальником охраны в коммерческом успешном банке,
похоже, выгодно. У Назара нереально большая зарплата, раз он может позволить
себе квартиру в самом центре Москвы, в старинном доме, где недавно сделали
шикарный ремонт. И апартаменты Назара занимают весь этаж, на лестничной клетке
только одна входная дверь.
Я позвонила и безо всяких вопросов была впущена в темную
прихожую. Пришлось попросить:
– Зажги свет и дай тапочки.
Под потолком вспыхнула люстра, я увидела спину Назара,
обтянутую велюровой домашней курткой, мой компаньон по расследованию рылся в
высокой ботиночнице, притулившейся у противоположной от вешалки стены.
– У меня только сорок третий размер, – сказал он.
– Сойдет, – согласилась я, – еще выдели мне
полотенце, надо обязательно умыться. Обещай не падать в обморок при виде моего
личика, так сказать, а-ля натурель. Гадкий Бурдюк, хоть его и превозносят, как
супер-пупер-врача, ничего пока не может сделать с моей внешностью. Поверь, я не
такая страшная, просто совершила одну малюсенькую глупость и заработала
аллергию.
Хозяин обернулся, я ахнула.
– Вы? Что вы здесь делаете?
Профессор Емельянов поставил передо мной клетчатые тапки.
– Живу с самого детства, эта квартира некогда
принадлежала моим родителям.
Я прислонилась к вешалке.
– А где Назар?
Бурдюк пожал плечами.
– Он кто?
Я плюхнулась на пуфик, обитый темно-бордовым бархатом.
– Ничего не понимаю. Я позвонила Назару, попросила его
приютить меня на одну ночь, а попала к вам.
Емельянов засмеялся.
– Вы мне звякнули, наверное, случайно перепутали номера
в книжке.
– Простите, – расстроилась я, – сейчас уйду.
Бурдюк погрозил мне пальцем:
– Ну уж нет! Для начала предлагаю скрепить наши
дружеские отношения переходом на «ты». Надевай тапочки, иди в ванную, идею
смыть косметику я приветствую. Могу выдать халат, но он будет тебе здорово
велик.
Мне неожиданно стало весело:
– Плевать, главное, чтобы он был теплым, я замерзла до
озноба.
Профессор притащил безразмерное одеяние из коричневого
велюра, я привела себя в порядок, пришла на кухню, получила кружку чая и пару
бутербродов. Процесс чаепития затянулся, мы увлеклись беседой, но в конце
концов я опомнилась:
– Тебе завтра на работу.
– У меня не операционный день, – отмахнулся
Бурдюк, но я все равно поднялась. – Гостевая спальня имеет небольшой
изъян, – пояснил Емельянов, впуская нежданную гостью в комнату, – из
родственников у меня осталась тетушка, которая на склоне лет увлеклась
фотографией. Между нами говоря, работы у нее странноватые, лучшие, с ее точки
зрения, она дарит мне. А я пристраиваю их на стены в малопосещаемом помещении:
если их не повесить, тетя обидится.
Я мерно кивала в такт словам Бурдюка. Наплевать, что снимает
пожилая дама, я не буду зажигать верхний свет, бухнусь под одеяло и провалюсь в
вожделенный сон.
Утром меня разбудило солнце, бившее прямо в глаза. В первую
секунду я подумала, что лежу в своей кровати в Ложкине, и удивилась, почему нет
штор. Затем вспомнила про бункер и поразилась еще больше: под землю ярким лучам
не пробиться. И лишь спустя минуту я сообразила, что провела ночь в гостях у
Бурдюка.
Я села на не очень просторной кровати и начала изучать
интерьер. Ничего примечательного я не увидела. Емельянов – поклонник
классических дубовых шкафов, таджикских ковров и всевозможных козеток. Из общей
картины выбиваются лишь очень странные фото на стенах. На них запечатлены
коробки, из-под которых торчат руки и ноги, тетушка Емельянова оказалась
адептом современного искусства, она не запечатлевала милых щенков, шаловливых
котят и улыбчивых младенцев. Дама укладывала натурщиков на пол, засыпала их
разноцветными картонками, просила выставить наружу конечности и снимала эти
странные конструкции. Я медленно натянула на себя джемпер. Руки, ноги, фото…
Неожиданно мне вспомнился снимок с места происшествия в «Комобанке», наши с
Настей ноги, торчащие из-под стола. Потом вдруг на ум пришла другая диспозиция,
теперь видны лишь руки Куваевой, а я нахожусь целиком в укрытии.
В дверь спальни постучали.
– Даша, будешь кофе? – спросил Бурдюк. – Я
уже сварил.
Я хотела ответить: «С удовольствием», запах арабики добрался
до моего носа, и я с наслаждением втянула в себя аромат. Ну почему ни один из
великих парфюмерных домов не додумался создать туалетную воду на основе
кофейных зерен? Зачем выбрасывать на рынок ужас вроде «Голубого эха любви»?
Я замерла на месте. Запах! «Голубое эхо любви». Кассирша с
фингалом под глазом. Ее зовут Лариса Рожкова, она беззастенчиво обманывает
покупателей. Настя Куваева не имеет никакого отношения к Владимиру и Зине, они
вовсе не два идиота, решившие не разговаривать друг с другом, снимки с места
происшествия, руки, ноги, покушение на Асю Войтюк, папарацци за фикусом, газета
«Рекорд»… В одну секунду в моей голове сложилась яркая картинка. Я кинулась в
прихожую.
– А кофе? – удивился врач, выглядывая в коридор.
– Потом, – на ходу крикнула я, сдирая с вешалки
куртку, – некогда, прости, Бурдюк.
– Ты куда? – не успокаивался Емельянов. – Эй,
что там у тебя на спине болтается?
Но мне было не до объяснений.
Забыв сказать гостеприимному профессору «спасибо», я
выбежала во двор, завела машину и понеслась в «Комобанк». Назар занимал кабинет
на том же этаже, где и управляющий. Я бежала по красному ковру, изредка
навстречу попадались банковские служащие: мужчины в костюмах и галстуках и
женщины в строгих платьях или элегантных комплектах: юбка-пиджак-шелковая
блузка. Все они вежливо здоровались, потом замирали у стен и провожали меня
изумленным взглядом. Еще вчера столь странная реакция клерков могла меня
раздосадовать, но сегодня я не имела ни малейшего желания отвлекаться на
ерунду, неслась вперед, держа в руках куртку, которую сняла, войдя в банк.
– Что случилось? – с тревогой спросил Назар,
увидев меня на пороге. – Ты позвонила, ничего толком не объяснила.
Я упала в кресло.
– Немедленно попроси фирму «Федра» прислать тебе фото
Насти Куваевой, а заодно поинтересуйся, где их курьер.
