– Ну, в принципе да, – подтвердил Тимофей
Андреевич. – Поймите: Ирочка жила под дамокловым мечом. Сегодня ее спасут,
завтра тоже, а через месяц ей станет плохо по дороге из школы домой, и все.
Вшить ей кардиостимулятор мы не могли, имелись стойкие противопоказания.
– Спасибо, – протянула я. – Вы же не
откажетесь дать официальную справку о состоянии здоровья Поповой?
– С удовольствием помогу следствию, – воскликнул
Брюсов.
Слова «с удовольствием» не очень подходят к сложившейся
ситуации, но я знаю, что многие врачи отгораживаются от пациентов стеной, не
разрешают себе испытывать эмоции, когда больного увозят в морг. Не стоит
осуждать подобное поведение, доктор пытается сохранить собственное психическое
здоровье. Нужно аккуратно закруглить беседу.
– Огромное спасибо за помощь. Вероятно, выписка из
истории болезни не понадобится, мы вас более не побеспокоим. Прозектор
обнаружит патологию.
– Ничего он не увидит! – воскликнул Брюсов.
– Вскрытие не оставляет тайн, – мрачно буркнула я.
Тимофей Андреевич издал странный звук, похожий то ли на
кашель, то ли на чихание.
– Виола Ленинидовна, представьте себе медный шнур,
абсолютно целый, по нему течет ток к лампе. Что случится, если подача
электричества прекратится? Свет потухнет, но проводка-то останется исправной.
Сердце Иры, ее сосуды не имели патологии, девочке сделали много исследований и
не выявили никаких отклонений.
– Так от чего основная мышца переставала качать
кровь? – изумилась я.
– Нет ответа, – грустно констатировал
Брюсов. – Медицина в случае Поповой оказалась бессильна. Да, Элеонора
Сергеевна? Заходите, присаживайтесь. Извините, у нас запланировано небольшое
совещание.
– До свидания, – тихо произнесла я.
– Ну, в моем случае лучше сказать – прощайте! Надеюсь,
вам никогда не понадобится консультация кардиолога, – завершил беседу
Брюсов.
Я осталась сидеть с мобильным в руке. Ира Попова страдала
неизлечимым заболеванием, а по внешнему виду девочка казалась здоровой. Она не
выглядела изможденной, обладала хорошим аппетитом: сидя за столом, Ира
помалкивала, но обильно накладывала еду на свою тарелку. Неразговорчивость ее
происходила от стеснительности – девочку-сироту пригласили в компанию взрослых,
было от чего смутиться и прикусить язык, а вот желание вкусно поесть Ира
маскировать не стала. Думаю, в приюте, даже очень хорошем, подают к столу очень
простые кушанья. Кстати, Светлана тоже постаралась отведать от каждого блюда.
Тишину на палубе нарушили тяжелые шаги, из коридора выплыла
полная, одышливо сопящая тетка лет пятидесяти. На голове у нее красовался белый
колпак, дородное тело укутывал белый же халат, расходившийся на мощной груди.
Несмотря на поразительно теплый сентябрь, толстуха натянула плотные колготки.
Вероятно, она прятала за темно-коричневым эластиком выпирающие вены.
– Какой воздух! – бесцеремонно завела разговор
женщина.
– Замечательный, – вежливо поддержала я беседу.
Бабенка взбила кончиками пальцев ярко-оранжевую челку и
продолжила:
– Не сравнить с Москвой. Ухожу в рейс и думаю: может,
продать к черту комнату в столице и купить дом в каком-нибудь Панове? Ни смога,
ни пробок, ни толпы, ни метро! А затем вернусь в город и понимаю: помру в
деревне со скуки. Вот так и катаюсь по воде, понять не могу, чего хочу!
– Людям свойственны колебания, – кивнула я,
вставая. – Извините, пойду, почитаю в каюте.
– Вилка, ты меня не узнала? – неожиданно жалобно
произнесла толстуха. – Я Маргарита.
Я еще раз окинула взглядом повариху, но в голове не родилось
ни малейшего воспоминания.
– Маргарита? Что-то зрение меня подводить стало, очки
пора заказывать. Мы встречались?
Незнакомка сняла колпак, взъерошила плохо покрашенные,
испорченные химической завивкой волосы и предприняла новую попытку:
– А так?
Я испытывала неудобство. Тетенька явно предполагает, что
сейчас с воплем: «Риточка! Какая радость!» – я повисну у нее на шее.
– Я совсем постарела, – горько подытожила
толстуха, – а ты осталась прежней. Пластику делала, липосакцию проходила?
Ты с деньгами, можешь себе это позволить.
Я начала раздражаться. Если когда-то я и сталкивалась
мимолетно с дамой, это еще не повод для выливания глупостей на мою голову.
– Хорошие книжки пишешь, – бурчала
Маргарита. – Я все читала!
По моему лицу разлилась заученная улыбка. На судне нашлась
фанатка Арины Виоловой! Видимо, когда-то Маргарита получила от меня автограф и
сейчас уверена, что я ее помню! Своего читателя нельзя обижать!
– Маргариточка, – защебетала я, – не исключаю
для себя возможности обратиться в будущем к пластическому хирургу. Очень
хорошо, что теперь люди могут подправить свое лицо, отшлифовать морщины или
увеличить грудь. Но я пока слишком молода для подтяжек и ботокса. Липосакция же
мне не нужна, мой вес не меняется с юности!
– Везет тебе, – с хорошо различимой завистью
прогундела расплывшаяся особа. – И туфельки у тебя классные, и платье, и
мужика симпатичного отхватила. На сколько он тебя младше?
Даже фанатам не разрешается в грязных ботинках лезть в душу
писательницы. Пока я подбирала подходящие выражения, чтобы не обидеть, но
решительно заткнуть нахальную собеседницу, та продолжала:
– И, мне кажется, в школе ты была толще.
– Где? – растерялась я.
– Видимо, придется паспорт показывать, – уныло
вещала толстуха. – И так к тебе подъезжала, и эдак, а ты не узнаешь – я
Маргарита Некрасова.
Мои глаза зажмурились сами собой, потом раскрылись:
– Кто?
– Ритка Некрасова, я сидела перед тобой в классе,
всегда у тебя немецкий списывала, – со слезами в голосе заканючила
мадам. – Ты у нас в отличницах ходила, а я вечно двояки хватала. Права
была Наталия Львовна, наша классная. Она меня после уроков оставляла и
песочила: «Некрасова, возьмись за ум! Посмотри на Тараканову! Виола в жизни
многого добьется. Ты же привыкнешь лениться и на дно опустишься». Да я мимо
ушей ее слова пропускала, хотелось повеселиться, в кино сбегать. Стою около
Наталии Львовны, глаза вниз опущу, голову повешу, типа раскаиваюсь, а сама
думаю: «Ну когда она заткнется!» Только сейчас, в старости, поняла: училка мне
добра хотела!
