– Вероятно, мы в чем-то профаны, – без тени
агрессии отреагировала эпидемиолог, – но великолепно изучили инструкцию.
Десять дней строгой изоляции. Если никто более не сляжет, вы вернетесь в
столицу.
– Бред, бред, – застучал кулаком по столу Леонид.
– Не стоит пылить, – попытался успокоить его
Никита Редька. – Поживем немного на теплоходе. Наши планы никак не
меняются, хотели плыть две недели, ну так постоим. Я не верю в инфекцию, тут
какая-то ошибка!
– Кретин! – заорал Зарецкий. – А если мы
заболеем? Эй, вы хотите оставить нас без медицинской помощи? Убийцы в белых
халатах!
– Запахло жареным, – шепнул мне на ухо Юра. –
Леонид был подчеркнуто вежлив – и вдруг полный аут.
– Вы же не хотите сказать, что мы все
заразились? – с плохо скрытой тревогой спросила Аня.
– Сейчас у вас возьмут анализы, – пообещал
врач. – Пока поводов для беспокойства нет.
– Мама, нам сделают уколы? – испугалась
Тина. – Я боюсь! Это больно! Не хочу!
– Всего лишь мазок из носа, – уточнила
женщина-доктор. – Это слегка щекотно.
– Но мы не больны? – попытался выяснить Никита.
Врач откашлялся:
– Вирус ОМ двенадцать поражает в основном людей с
пониженным иммунитетом и хроническими болезнями. Среди вас есть инфицированные
СПИДом, туберкулезом, сифилисом? Гепатитом? Если нет, можете не волноваться.
– Конечно, нет! – взвыл Зарецкий. – Здесь
собрались приличные люди, а не бомжи, гомосексуалисты и проститутки!
Я удивилась реакции Леонида. Он же ученый, а не
малограмотная бабка, должен знать, что вышеназванные болезни могут поразить
любого человека, независимо от его социального статуса. В зоне риска находятся
все, кто посещает стоматолога, делает переливание крови или простой маникюр,
ездит в метро, целует приятелей при встрече.
– Зачем нужен карантин, если мы не заболеем? –
поинтересовалась Манана.
Выдержке пиар-директора можно только позавидовать, она
единственная из всех пассажиров выглядела спокойной.
– Допустим, вы в порядке, – ответил
мужчина, – но в любом случае можете стать переносчиками болезни. Сами не
заболеете, а вирус передадите. За десять дней возбудитель погибнет, и вы без
проблем отправитесь дальше.
– Если вы заболели и благополучно выздоровели, то
отлично натренировали иммунную систему, – заявила Алина. – Не правы
те люди, которые тщательно изолируют маленьких детей от общения в надежде, что
малыши не подхватят инфекцию. Лучше привыкать к микробам, чем убегать от них.
– А если помрешь в процессе тренировки? – завизжал
Зарецкий.
– Подайте этому господину валерьянки, – попросила
Аня Редька официанта, который с открытым ртом подпирал стену около буфета.
– Успокойся, Леонид, – раздраженно велел Василий
Олегович, – альтернативы нет! Возьми себя в руки, сейчас все лечат!
Зарецкий сел, поставил локти на стол и обхватил ладонями
голову.
– Старый идиот! Зачем я согласился на эту поездку?!
– Вы можете вести привычный образ жизни, –
успокоил присутствующих врач.
– Ограничений по диете, полагаю, нет? – вскинула
брови Алина.
– Мама, он страшный! – ожила Тина. – Я боюсь!
Манана обняла дочь.
– Не волнуйся, я с тобой!
– Меню обычное, – возвестил врач. – На
спиртное мораторий не наложен.
– Шикарно, – потер руки Юра. – Нальюсь по
брови!
– Вот курение советую не практиковать, – продолжал
доктор.
– Секс, наркотики, рок-н-ролл в полном объеме, но
сигареты истребить на… – гаркнул Зарецкий.
– Леня! – с укоризной воскликнула Катя. – Не
ругайся при Свете! Да и нам неприятно!
– Девочка никогда не слышала о смерти? – начал
новый виток скандала Зарецкий. – Не понимает, что мы все можем умереть?
– Попытайтесь успокоиться, – попросила его
Аня. – От истерики лучше не будет.
Мне стало противно, ноги сами понесли меня к лестнице, я
вышла на палубу и оперлась на перила. Теплоход стоял на месте, белый катер,
бросивший якорь борт о борт с ним, был отчетливо виден. Он казался совсем
маленьким, но тоже имел палубу для отдыха, на которой стояли три крохотных
складных стульчика и круглый, похожий на кукольный столик. На железке,
привинченной к одному из бортов, висело полотенце и красный купальник.
Я молча изучала катер и не обернулась даже тогда, когда
поняла, что уже не нахожусь в одиночестве.
– Испугались? – спросил капитан, тоже опираясь на
поручень.
– Чему быть, того не миновать, – пожала я
плечами. – Где этот Козловск и почему нас именно туда отгоняют?
Иван Васильевич выпрямился и одернул китель.
– В советские годы в Козловске работал химзавод. О нем
вслух не говорили, но местные отлично знали о предприятии, там весь городок
пахал. Хорошее место, оклады жирные, молоко за вредность, отпуск аж сорок дней,
ну и прочие льготы. В округе козловским завидовали, народ в деревнях и городках
был бедный, а те колбасу каждый день ели, снабжение-то было специальное. В
начале девяностых лафа сошла на нет, дирекция на всем экономила, наверное,
ремонтные работы вовремя не произвели. Ночью двадцать третьего августа как
грохнет! Я число отлично помню, это мой день рождения. Жил я тогда в Абрамове,
за десять километров от Козловска, и то у нас светло стало. Чего уж на заводе
нахимичили, не знаю. Сначала взрыв у них случился, следом пожар, огонь всем
районом тушили, да он только сильнее полыхал. Химия – страшная вещь, вонь над
рекой плыла, а затем облако повисло, чисто радуга. Наши еще смотреть бегали на
эту «красоту». А я Чернобыль вспомнил, жену с дочерью в охапку – и к тестю их в
Курскую область отправил.
– Вы молодец, – похвалила я Ивана Васильевича.
– Точно, спас семью. Когда из этого облака дождь по
округе захлестал и у народа даже железные крыши пожгло, вот тут все и кинулись
в кассу за билетами, давились не на жизнь, а на смерть, а мои спокойно отбыли,
в купе.
– Хорошо, когда муж смотрит на несколько шагов
вперед, – польстила я капитану теплохода.
