– Ага, – кивнула Катерина. – Василий,
конечно, и меня подозревал, но как-то невсерьез. Наверное, полагал, что жена не
в курсе его рабочих дел. Не так просто зайти в кабинет и ночью, когда муж
крепко спит, пошарить в служебных документах! Самойлов считал меня кем-то вроде
дрессированной обезьянки – щелкнешь пальцами, она и прыгает. В юности я
совершила один нехороший поступок, Василий узнал о нем и шантажировал меня. Как
муж с женой мы перестали жить спустя несколько месяцев после свадьбы. Но уйти
от Самойлова я не могла, он превратил меня в помесь прислуги с личным
секретарем и был абсолютно уверен: страх приковывает к нему жену крепче цепи.
– И ты решила ему отомстить? – предположила я.
– Нет, – мягко улыбнулась Катя. – Вначале я
задумала удрать, стала потихоньку строить в укромном месте дом, влезла в долги,
наивно считала, что как-то выкручусь. Ну а потом пришла мысль: я много лет
пахала на муженька, грубо говоря, за миску каши, неужели не имею права на
некоторую часть его денег? Могла бы прихватить с собой кое-кого из девочек,
спасти их.
Я потеряла аппетит. Василий Олегович был хитер, он, кстати,
знал и кое-что про Шумакова. Отлично помню, как помрачнел Юра, когда услышал из
уст Самойлова фразу про Пятую Радиальную улицу и некую Таню. Я не стала
задавать любимому никаких вопросов, а сам он на эту тему не заговаривает. У
каждого человека в прошлом имеется скелет, который лучше поглубже закопать в землю.
– А потом, – продолжала Катя, – я поняла: он
меня не отпустит, рано или поздно докопается до истины, узнает, что инфу слила
я, и убьет. Мне не страшно умирать, но что станется с сиротами, которых я, по
мере сил и возможностей, защищаю от педофилов? Василий Олегович был очень
странный человек. Он во всем потакал бывшим любовницам, а остальных легко
продавал Роману! Девочек покупали высокопоставленные люди, представь связи
Василия! Понимаешь теперь, почему это дело спустили на тормозах?
– Любители молодой клубнички спасали свою
репутацию, – кивнула я.
– Василий был хитрым, но одновременно и глупым, –
с чувством явного превосходства улыбнулась Катя. – Замутил историю с
Иваном Васильевичем, обсуждал по телефону детали, полагал, что дома он в
полнейшей безопасности! Но я-то имею уши! Гениальная идея: повернуть дело таким
образом, чтобы народ у тебя «омолодитель» выпрашивал, а потом его съел.
Самойлов и потешился, и подозреваемых напугал! Только я знала, что пилюли из
сахара, и молчала. Когда Василий раздал таблетки, у него осталось четыре штуки
в коробке. Муж заснул, я их вынула и подменила на свои, в них был не сахар, а
протоплан
[17].
– Средство, способное остановить дыхание! –
воскликнула я. – Его иногда используют во время операции, когда больной
находится на аппарате «сердце – легкие». Отследить протоплан в крови
практически невозможно, он аналогичен веществу, которое вырабатывает сам
организм человека.
– Его не продают, – улыбнулась Катерина, – но
если очень захочешь – достанешь. Я думала, во время ужина сыпану мужу в еду, он
слопает и уедет в мир иной на глазах у всех. Начнут расследование, все
разболтают про «омолодитель», оставшиеся таблетки возьмут на анализ, а в них
протоплан. И какой сделают вывод?
– Дурацкая идея, – фыркнула я. – Все, кто
принял лекарство, живы, а Самойлов умер. Или… Марфа с Игорем тоже…
– Что ты! – вздрогнула Катя. – Я не хотела
никому причинить зла! Не знала, что задумал Зарецкий, не слышала, как в нашу
каюту заходили посторонние, и насторожилась лишь тогда, когда Василий открыл
коробку, а там всего одна таблетка. Смотрю на Самойлова и понимаю: нужно
использовать этот шанс! Ему надо сейчас пилюлю на глазах у всех слопать, и делу
конец! Потом соображу, что ментам сказать! Совру: «Муж решил убить предателя,
он подозревал Зарецкого, приготовил для него яд, но перепутал пилюли и
отравился сам».
– Очень глупо! – сказала я.
– Я нашла бы лучшие аргументы, – оправдалась
Самойлова.
– И ты так повела разговор, что Василий Олегович принял
отраву! Он-то считал, что глотает спрессованный сахар!
– Ага, – весело отозвалась Катя. – Зато
сиротам больше ничего не грозит!
Я подавила желание стукнуть Катерину по башке подносом.
– Значит, ты богатая вдова и летишь в Нью-Йорк?
– Скажем так, женщина со средствами, – поправила
Самойлова. – Прощай, Россия, больше не вернусь. Я купила небольшой дом в,
так сказать, одноэтажной Америке, хочу осесть в захолустье.
– А как же приют? – не успокаивалась я.
Катя отхлебнула кофе из стаканчика.
– Много лет я заботилась о чужих детях, устала.
Интернат закрыт, у меня не хватает сил на девочек, да и здоровье пошатнулось!
– Зачем ты рассказала мне правду? – прошипела я.
Катя аккуратно вытерла пальцы салфеткой.
– Ты сидела с таким видом, словно находилась около кучи
дерьма. Обидно мне стало. Я спасла мир от шантажиста и педофила, мне,
по-хорошему, положена награда, а не презрение. Не о себе думала, о бедных
девочках!
– Прошу внимания, – заговорило радио. – Через
несколько минут наш самолет начинает посадку, просьба к пассажирам не покидать
свои места и пристегнуть ремни.
– В хорошей компании время пробегает незаметно, –
констатировала Катя.
– И ты не боишься, что я побегу с заявлением в
полицию? – протянула я.
Самойлова усмехнулась:
– Полиции Нью-Йорка до меня дела нет, а в Москве я
больше никогда не появлюсь. Кстати, в России остались мои приятели, они мне
помогли без проблем получить грин-карту, весьма влиятельные люди. И что я тебе
рассказала? Не помню! Зря ты не хочешь со мной дружить! Впрочем, теперь это уже
не имеет значения, мы будем жить в разных странах. Просто… мне неприятно
выглядеть в твоих глазах сволочью.
Колеса самолета коснулись земли, и он, подпрыгивая, понесся
по взлетной полосе. Можно ли назвать Катю сволочью? Сначала она помогала
педофилам, потом убила Василия Олеговича, стала богатой вдовой, ликвидировала
бизнес, теперь собирается вести безбедную жизнь в Америке. Сироты, очевидно,
попали в руки Романа. Думаю, сутенер продолжает поставлять детей любителям
несовершеннолетних. Так можно ли назвать Катю сволочью? Нет, она намного хуже.
Трудно подобрать слово, точно характеризующее Самойлову.
Аэробус заглушил мотор, пассажиры начали вставать. Катя
схватила меня за плечо:
