Как-то утром граф Раймунд в сопровождении Гуго, Готфрида, Элеоноры и других «Бедных братьев» решил проехаться вдоль рва, чтобы попытаться найти слабое место в обороне противника. Со стен посыпались оскорбления и стрелы. Однако расстояние было слишком велико. Стоял теплый солнечный день, и воздух благоухал ароматом сосен, кипарисов, а также фруктов, поспевающих в близлежащих садах. Граф осадил коня.
— У нас нет недостатка в древесине, — сверкнул Раймонд своим единственным глазом на Гуго и Готфрида, показывая на деревья. — Но как нам ее использовать?
Гуго взял лошадь графа под уздцы.
— Поехали дальше, мой господин, я кое-что видел и хочу вам это показать. — И они поскакали галопом вдоль смрадного рва.
Элеонора обнаружила, что иноходец, которого ей дали, неповоротлив и упрям. Поэтому на помощь ей пришел Теодор, расположившись между нею и турками, наблюдавшими за ними с крепостной стены. Взяв иноходца под уздцы, он подмигнул Элеоноре.
— Так, на всякий случай, — пробормотал он. — А то вдруг турки заметят твою красоту и попытаются прорвать осаду.
Элеонора залилась румянцем, а Теодор затянул трубадур-скую песнь о красавице, сидящей взаперти в башне. Наконец они доехали до восточного края стены.
— Взгляните, мой господин.
Элеонора посмотрела туда, куда показывал ее брат.
— Мне об этом рассказал Теодор, — продолжил Гуго. — Присмотритесь-ка хорошенько к основанию башни: там кладка начала осыпаться после предыдущей осады.
Граф Раймунд пригляделся и радостно всплеснул руками. Через два дня «черепаха», сооруженная из кипарисов, лозы и сланцевых плит, с дубовой крышей с кожаным покрытием, на которое насыпали мокрый песок, перебралась по самодельному мосту через ров и стала методичными ударами разрушать строение, которое Элеонора окрестила Падающей башней. Под навесами широкой покатой крыши этого осадного орудия укрылись лучники и стали осыпать стрелами противника, засевшего на стенах. Вскоре инженеры пробили стену, подперли балками пролом и стали убирать за собой обвалившуюся кладку. Элеонора наблюдала за этим, надежно укрывшись за вереницей заслоненных щитами повозок. Башня упала с наступлением сумерек, однако на следующее утро лагерь был разбужен звуками рожков и труб. Заспанная Элеонора выбежала из своего шатра и бросилась вместе с толпой к восточному краю рва. Добежав, все изумленно остановились как вкопанные: Падающая башня снова стояла на том же месте! Всю ночь защитники города лихорадочно трудились и успели заделать пролом. Гнев графа Раймунда не знал границ, и он, подобно Ахиллесу, угрюмо удалился в свой шатер, в то время как другие предводители настойчиво продолжали осаду. Однако, несмотря на поражение Килидж-Арслана, никейцы с остервенелым упорством защищали свой город. Противник обесчестил их павших, и они ответили тем, что спустили на веревках крюки, втянули в город трупы франков, раздели их и развесили гнить на стенах. Когда «Армия Господа» шла в атаку, то на головы им обрушивался град стрел и камней; когда же им удавалось прорваться, то их сметал поток горящих метательных снарядов.
Целую неделю продолжались бессистемные стычки, и в результате две враждующие стороны стали напоминать двух кружащих друг возле друга собак. Но вдруг атмосфера резко изменилась. С важным видом в лагере появился граф Раймунд в сопровождении греческого полководца Татикия. Они привезли с собой баллисты и другие метательные устройства из арсеналов Константинополя. Их подкатили к Падающей башне и открыли из них гибельный огонь камнями и другими метательными снарядами, отогнав обороняющихся от стен. Был сделан еще один пролом, а когда упала тьма, то ночь осветилась ревущими кострами и огнями горящих метательных снарядов, которыми осыпали башню. На этот раз турки не смогли заделать пролом. Звездное небо полосовали языки оранжевого пламени, и воздух содрогался от шипения горящих снарядов, треска дерева и стали и жутких криков как обороняющихся, так и нападавших. С первыми лучами солнца «Бедные братья храма Гроба Господня» под крики «Dues vult!» и «Тулуза!» приготовились выступить во главе отряда графа Раймунда через импровизированный мост, проложенный через ров. Гуго и Готфрид, поцеловав на прощание Элеонору, надвинули на головы защитные кольчужные полосы, оставлявшие открытыми только глаза. Потом закрепили шлемы, привязали к рукам щиты и обнажили мечи.
Гуго и Готфрид повели свой отряд через мост, а тем временем лучники, арбалетчики и обслуга метательных устройств начали посылать залп за залпом на стены города. Чтобы сделать обстрел более интенсивным, катапульты даже подтянули поближе. Затаив дыхание, Элеонора смотрела, как Гуго и Готфрид бегут через шаткий мост. Вокруг клубился дым и раздавались крики и вопли. Возле нее сосредоточились рыцари из Тулузы. Штандарты были развернуты, и воины в полном боевом облачении ждали команды поддержать первую атаку на эти грозные оборонительные сооружения. Ужас и грохот битвы завладели чувствами Элеоноры подобно странствующему демону, захватившему ее душу, разум и воображение. Она взглянула на чистый, без единого облачка голубой небосвод, нависший над укреплениями из желтого кирпича. Его синеву разрывали стрелы, выпущенные из пращи камни и прочие метательные снаряды. Вот по воздуху, изрыгая смрадный чад, пронеслись горящие дубовые вязанки, и на стенах запрыгали языки пламени. Элеонора посмотрела вниз. Гуго и Готфрид, прикрываясь щитами, уже добежали до середины моста, когда шум битвы вдруг прорезал оглушающий рев. Все показывали на стены, над которыми поднялись ярко-красные и золотистые знамена Алексия Комнина с изображением величественного орла. Город пал! Внутри него появились греческие войска. Турки сдались! Трубы заиграли отбой. Гуго с отрядом отступил, а на стенах появилось еще больше флагов императора. Громкий скрип пронзил воздух как нож. Огромные ворота Никеи распахнулись, и оттуда хлынули, грохоча копытами своих коней, катафракты с копьями, на концах которых развевались серебристо-синие ленточки, их отличительный знак. Имогена чертыхнулась и немедленно ушла, чтобы найти Бельтрана. Элеонора, почувствовав слабость и непреодолимое желание укрыться от урагана войны, вернулась в свой шатер. Она уже хотела было улечься на ковер, как в ужасе отпрянула, увидев два кривых кинжала, воткнутых глубоко в подушку. Их костяные ручки тускло поблескивали, а лезвия были связаны вместе кроваво-красной лентой…
— Знайте, — прошептал чей-то голос, — то, что вы имеете, все равно покинет вас и в конце концов возвратится к нам.
Элеонора медленно обернулась. Сначала она ничего не увидела, но потом заметила какую-то тень в разрезе шатра, сквозь который этот непрошенный гость, очевидно, и проник внутрь. Скрестив ноги, он сидел на земле, одетый в белую накидку и черный тюрбан, закрывавший голову так, что были видны только глаза.
— Карту ведьмы — и быстро! — потребовал незнакомец, с трудом выговаривая слова на норманнском французском языке. — Я знаю, что Фулькер отдал ее вам. — Он протянул руку в перчатке, а другая рука опустилась на рукоятку кинжала, заткнутого за красный кушак.
Элеонора попробовала заговорить, но от страха у нее пропал дар речи.
— Карту мне! — настойчиво повторил незнакомец.
