Пьер Бартелеми, их самозваный пророк, почувствовал, что настал его час. Поначалу он молчал, лишь изредка вспыхивая бурными проповедями. Когда все страдали от ужасов перехода из Дорилея, он выжил, казалось, на одной соленой воде, после чего стал проповедовать и объявлять о своих видениях. Он рассказывал о том, как темной ночью ему приснился сон, в котором трубы Апокалипсиса призвали его посмотреть на то, что вскоре должно было произойти. Пророк поведал, что вот-вот на землю обрушится огонь небесный и испепелит нечестивых, однако огонь этот станет лишь предвестником еще больших несчастий. А начавшиеся бури, сопровождавшиеся громом и молниями, дали толчок появлению новых видений. Вскоре под грохот медных тарелок должен был начаться чумной мор. Земля, воздух, огонь и вода наполнятся ужасами, которые Господь решит наслать на человечество. Над разрушенными городами воспарит Ангел Гнева, а в тени будет прятаться дьявол по имени Полынь, готовый в любой момент нанести смертельный удар. Мало кто понимал его; а еще меньше людей внимали его пророчествам. Тем не менее после утренней мессы или днем после чтения «Славься, Богородица» Пьер часто взбирался на какую-нибудь повозку и проповедовал о Коне Бледном, на котором ехала Смерть. Причем ехала она по их левому флангу, а по правому флангу галопом неслись черные кони, на которых восседали Голод и Жажда. Понятно, что те, кому было интересно, спрашивали, почему Господь карает их, а не турок. На что Пьер лишь моргал, уставившись прямо перед собой, а потом немедленно переходил к другому видению, посетившему его.
Элеоноре казалось, что Пьер совсем сошел с ума. Бельтран и Имогена настаивали, чтобы ему запретили проповедовать и упрятали подальше, однако Гуго придерживался иного мнения. Время от времени он уводил Пьера прочь, и они подолгу о чем-то беседовали возле костра. Однажды Элеонора спросила Гуго, о чем они разговаривают. Однако ее брат лишь криво ухмыльнулся и отвел взгляд. Во время перехода им редко доводилось поговорить друг с другом. Граф Раймунд давал Гуго то одно задание, то другое, и компанию Элеоноре составляли или Бельтран, или — чаще всего — Теодор. Но как-то раз, когда после вопроса о Пьере Гуго снова промолчал и попытался уйти, Элеонора схватила его за рукав.
— Гуго, нам достаточно ужасов и без проповедей Пьера. Зачем ты это допускаешь?
— По очень простой причине, сестра, — ответил Гуго, приблизив к ней свое запыленное лицо. — Пьер напоминает нам о том, что наш поход совершается ради Господа Бога. Да, действительно, мы называем себя «Армией Господа», но на самом деле это не так, Элеонора. Наши руки запятнаны кровью. Мы такие же неистовые и жестокие, как и наши враги. Однако Господь использует нас для своих тайных целей. Мы дойдем до Иерусалима. И найдем там сокровища. Вот почему важен для нас Пьер. И если его голос звучит как труба, то я говорю, что это Божья труба, напоминающая нам о том, зачем мы здесь.
Теодор думал иначе и настоятельно просил Элеонору поговорить потихоньку с Пьером и постараться урезонить его. Элеонора же повторила ему слова Гуго. Теодор неодобрительно покачал головой.
— Сестра, — ответил он. — Паломники думали, что они пройдут маршем через Азию в Сирию и захватят Иерусалим. Мы уже потеряли двадцать тысяч человек в сражениях, а также из-за голода, жажды, болезней, дезертирства и трусости. Если мы не проявим осторожности, то «Армия Господа» может счесть, что на нас пало проклятье. И что тогда?
Элеонора поняла, что правы и Гуго, и Теодор: они шли по очень узкому мосту. Да, крестоносцы должны быть добродетельными, однако если они потеряют надежду, то что их ждет впереди? Какое из видений Пьера станет явью? Гуго тоже это чувствовал и всеми силами старался сохранить единство своего отряда. Он часто собирал «Бедных братьев» на вечерню или всенощную или же просто взбирался на повозку и стоял там, одинокий и неподвижный. Он перебирал четки и молился, призывая остальных следовать его примеру.
«Армия Господа» продолжала идти, поднимаясь в горы, через которые открывался выход на сирийские равнины и к городу Антиохии. Сбывалось красноречивое пророчество Пьера Бартелеми: их подъем на самом деле оказался спуском в мучительный ад труднопроходимых, усыпанных сланцем дорог, обрамленных густыми темными лесами; опасность таили также и предательски неустойчивые выступы, особенно — в дождливую погоду. Поэтому неудивительно, что Гуго и Готфрид называли эти горы «дьявольскими» и «адскими». Время от времени они находили непродолжительный отдых в каком-нибудь из редких селений, обнесенных каменной стеной, где стояли церкви с куполами коричневого цвета, саманные домики с плоскими крышами, а позади них — хлева для коров и коз. Правда, обитатели этих селений никуда не убегали. Навстречу крестоносцам выходили приземистые мужчины с землистыми лицами, облаченные в старые доспехи. От них несло запахом скота, коровьего помета и молока. На них были кресты, и они предлагали гостям вино и черствый хлеб. Эти люди рассказывали, что они армяне, христиане и не любят турок. Встречаясь с ними на пыльных папертях их круглых церквей, Элеонора, Гуго и другие предводители «Бедных братьев» быстро убедились, что армяне тоже побаиваются крестоносцев. На самом деле эти люди мало помогали им и к тому же старались украсть все, что только могли. Кроме того, они дали паломникам неверные сведения, сказав им, что Антиохия — незащищенный открытый город и что турки собираются его покинуть. Граф Раймунд, едва оправившийся после болезни, чуть не оказавшейся смертельной, поверил армянам и сразу же отправил вперед отряд из пятисот рыцарей, однако сведения оказались ложными. Все армяне настаивали на одном: дорога впереди будет ненадежной и опасной. Такой она и оказалась в действительности.
«Армия Господа» пробиралась по местности, пересеченной крутыми глубокими ущельями, узкими извилистыми колеями и запутанными тропинками, над которыми свистели ледяные ветры и висел густой туман, похожий на пар из кипящей кастрюли. Люди, лошади и ослики, утратив опору или осторожность, соскальзывали в раскрытые пасти ущелий. Некоторым рыцарям доспехи и упряжь стали казаться чересчур тяжелыми, и они предлагали купить их за бесценок. Когда же покупателей не находилось, то они сбрасывали свою нелегкую ношу в расщелины. Ночи были длинными и холодными. Иногда невозможно было разжечь костер, потому что люди ютились на выступах и площадках под нависающими утесами. Епископ Адемар сохранял боевой дух своих людей, заставляя их декламировать «Славься, Пресвятая Дева Богородица!», а Гуго и далее продолжал созывать «Бедных братьев» на молитву. Элеонора обнаружила, что ей стало трудно вспоминать и размышлять. Она могла сосредоточиться только на каждом отдельном дне по мере того, как он наступал. Элеонора упорно брела по этой мрачной и опасной местности, слушая, как писец Симеон шепчет ей о том, что вскоре они выберутся из этих адских гор. И вот наконец это случилось. Как-то утром они одолели перевал и начали спускаться на луга и зеленые долины, где на полях только что убрали пшеницу, овес и просо. Внимательный взгляд Симеона заметил вокруг такие деревья, как сикоморы, дубы и пальмы. Они лакомились нежными сочными плодами оливковых деревьев с узловатыми стволами, блестящей зеленой корой и острыми листьями. Также они собирали фиги, миндаль, яблоки, абрикосы и груши, с изумлением взирали на пурпурные гранатовые плоды и ощипывали листву рожковых деревьев, известных своими лечебными свойствами. При этом паломники пялились голодными глазами на упитанных овец, пасущихся на лугах, и на пугливых черноносых газелей, то и дело выскакивавших перед ними на дорогу.
