Де Пейн кивнул и стал перебирать другие находки: псалтырь в черном кожаном переплете, с пожелтевшими страницами, испещренными непонятными символами и магическими формулами, причудливо изогнутый крест, старинный нож из обсидиана, маленькие резные статуэтки крылатых зверей, похожих на драконов, покрытые затейливой резьбой амулеты. С него было довольно этого.
— Не сомневаюсь, — прошептал Гастанг, — что мои ребята придержали немного золотишка для себя.
— Они его заслужили, — ответил де Пейн. — Везите арестованных в Лондон, господин коронер. Сокровища вручите тому, кто станет новым магистром. Скажите, что это дар, взятый как вергельд.
[129]
И велите отслужить мессы по жертвам злодеев.
— А ты куда? — спросил его Парменио.
Де Пейн пропустил вопрос мимо ушей, подобрал свой меч.
— Расположитесь где-нибудь в трактире — хотя бы в том, который мы проезжали по пути в долину. Расплатитесь чем-нибудь из этих сокровищ, ни в чём себе не отказывайте, ешьте и пейте в свое удовольствие и ждите: я вас догоню.
— Когда?
— Когда получится. Я останусь здесь и буду сторожить, пока Беррингтоны не умрут.
— Ты добился успеха. — Парменио улыбнулся. — Святейший Папа и Великий магистр будут довольны. Ты истинный воин Христов, да и остротой ума не уступишь ни одному из учёных людей, что служат в папской Тайной канцелярии.
— Неужто мои успехи и впрямь так велики?
Гастанг присвистнул от удивления, Парменио попятился: де Пейн приставил меч к его груди.
— Значит, я ученик, которого учитель похвалил? Так?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты умён, генуэзец! Ты шел той же дорогой, что и я, и ты пришёл к тем же выводам, только намного раньше, гораздо быстрее меня — ведь тебе было известно куда больше, чем мне.
— Я… я…
— Помолчи. — Де Пейн улыбнулся. — Здесь чистая логика, почтенный Парменио. В твоих глазах я был мечом, да только мне надлежало ждать, пока ты этим мечом воспользуешься. У тебя есть приказ Папы разыскивать и уничтожать чернокнижников, но ты выполнял и другие распоряжения, тайные.
Парменио захлопал глазами, потом открыл рот и громко вздохнул, когда де Пейн слегка надавил на меч.
— Именно эти тайные распоряжения привели тебя сперва в Святую землю, а потом сюда. Действительно ли Великий магистр Монбар был так озабочен судьбой короля Стефана?
— Ну конечно же!
— Правда, друг мой? И Папа тоже? А не слишком ли тревожил их Стефан и его высокомерный и буйный наследник? Не сомневаюсь, что они оба желали подвергнуть ведьм и чернокнижников справедливой каре, но заботила ли их судьба короля Стефана и его сына? Если уж на то пошло, Генрих Плантагенет молод и настойчив, он верный сын нашей Святой матери-церкви. Власть предержащим и в Риме, и во всей Европе хочется положить конец этой кровопролитной и бесполезной гражданской войне. Английские епископы желают получать то, что им положено. Наш орден стремится распространить свое влияние на Англию. Папа горячо желает мира в королевстве, которое до сих пор было верно и предано Святому престолу. Короче говоря, Святая церковь — и в Англии, и в Риме — жаждет мира, который оживит торговлю, возобновит регулярную уплату налогов, возродит распространение грамотности. Поэтому поразмысли, друг мой, как размышлял я: кто искренне опечалится, если король Стефан вдруг умрет? Если вечно пьяный и буйный Евстахий замолкнет навеки раньше, чем успеет развязать собственную войну, произвести на свет своего наследника и превратиться в серьезную угрозу? А кому нынче опасен его младший брат Вильям — больной и обессиленный? Поразмысли над этим, друг мой. И года не прошло — а Стефан при смерти, Евстахий уже умер, Вильям серьезно ранен. Ушли в лучший мир и самые верные советники Стефана — Мюрдак, архиепископ Йоркский, и Санлис, граф Нортгемптон. И нет больше раздоров, нет свар, настал долгожданный мир! Открыт совершенно чистый лист. Молодой Генрих Плантагенет может прийти и завладеть всем.
— Ты намекаешь на то, что… — воскликнул Гастанг.
— Именно. Парменио давно открыл истину. Ему, правда, не хватало твёрдых доказательств, надежных свидетельств, да разве в этом суть? Пусть колдуны делают своё черное дело! Пусть они, стремясь утолить свою злобу и жажду мести, сделают то, о чем все прочие молятся тайком! Как там говорится, Парменио? Бог держит злодеев под рукой, дабы использовать их ради промысла Своего? Ну что ж, так и произошло. Беррингтон со своим ковеном расчистил тебе путь, а теперь, когда дело сделано, они все могут погибнуть.
— И ты это можешь доказать? — пролепетал Парменио.
— Доказать, друг мой? Да ты на себя посмотри — других доказательств и не надобно. Ступай, — он поднял меч, — доложи своим хозяевам, что успешно выполнил их поручение. Что ты использовал рыцаря Храма, чтобы изловить чародеев, — но не раньше, чем они совершили именно то, о чем твои хозяева молились. Интересно только, много ли правды знали остальные: Тремеле, Монбар, Генрих Плантагенет? Четверо точно знают правду: ты, я, Гастанг и твой повелитель в Риме.
— Я не знал поначалу…
— Конечно не знал, да велика ли разница: Уокин или Беррингтон? Лишь бы они свершили свои злодейства. Ты, друг мой, путем логических рассуждений со временем пришел к тем же заключениям, что и я, — лишь несколько раньше меня. Ты ведь никогда не доверял Майелю. Быть может, ваши лазутчики в Палестине и других землях выискивали правду о Беррингтоне с Изабеллой? Об Уокине? О том, что в действительности произошло в Иерусалиме? Эти вести передавали они тебе в тёмных углах лондонских харчевен? А потом ты мог передать через них своим далёким хозяевам, что со Стефаном и всей его фамилией покончено. Что к власти придет Генрих Плантагенет, обязанный своим возвышением Святой матери-церкви. Что ты воспользуешься помощью рыцаря, которому, как выяснилось, все же можно доверять, чтобы воздать по заслугам ковену чародеев-убийц. Ты прибыл в Англию и не обнаружил здесь ни малейших следов Уокина, однако злодейские отравления все-таки произошли. Наверное, ты стал прозревать истину после того, как мы погостили в аббатстве святого Эдмунда — дальше требовались лишь время и чистая логика. Ладно! Пусть все идет своим чередом. — Эдмунд вложил меч в ножны. — Тебе пора в путь. Завтра, едва рассветет, хозяева уже будут ждать вестей.
Коронер Гастанг ожидал Эдмунда в «Гробнице Авраама», большом постоялом дворе на старой римской дороге, что тянулась через пустоши до самого Линкольна. Пленников он заковал в цепи и запер в сараях, а своему отряду задал пир и вознаградил воинов частью добычи, захваченной в усадьбе Брюэр. Скрытный генуэзец Парменио на рассвете покинул постоялый двор, отправился своей дорогой, растаял в тумане, словно тать в ночи. Гастанг развлекался, выслушивая жуткие истории об этих краях, хотя при малейшем упоминании Брюэра хозяин тут же умолкал.
