Когда умирающий пес был вручен бригаде врачей, я упала в
кресло и попыталась собрать расползающиеся, словно муравьи, мысли. Викуловым
звонить и сообщать о находке Мусика я не стала. Вам мое поведение кажется
странным? Вы бы мгновенно утешили людей, оплакивающих любимого мопса? Меня от
звонка Ане удерживал простой вопрос: кто посадил Мусика в бытовку? Чьи руки
сначала подманили веселого, никогда не видевшего от людей ничего плохого
песика, а потом привязали его в ледяной будке? Наверное, Мусик плакал, пытался разорвать
веревку, а потом смирился и решил умереть, покорился судьбе, маленький,
несчастный пес, не понимающий, за что его так… А действительно, за что? И кто?
В доме Викуловых посторонних людей практически не бывает. Тех, кто переступает
порог шикарного особняка, можно пересчитать по пальцам. Здесь находятся лишь
свои. И кто из них решил убить Мусика? Сеня? Аня? Катя? Горничная Леся? Света?
Шофер Коля? Бред. Все они обожают мопса и нещадно балуют его, но, как ни тяжело
это признавать, кто-то из своих безжалостно бросил собачку замерзать в таком
месте, где его бы гарантированно не нашли до весны. Думаю, через неделю убийца
бы зашел в вагон, снял с трупика ошейник, отвязал веревку от штыря и ушел. Дело
потом можно было представить как несчастный случай. Ну пошел Мусик пописать,
толкнул из любопытства дверь бытовки, попал в вагончик, а наружу выйти не
сумел. Створка-то раскрывается внутрь, из сараюшки ее мопсу никак не открыть.
Значит, сейчас я ничего никому сообщать не стану, вернусь
домой, лягу спать, а утром попытаюсь сообразить, что делать дальше.
Но на следующее утро меня одолела мигрень. Тот, кто знаком с
этой болячкой, пожалеет меня. Раскаленный железный прут вонзился в мозг, к
горлу подступила тошнота, озноб колотил тело. Целых три дня я провалялась под одеялом,
неспособная поднять даже веки, потом мигрень, как всегда внезапно, оставила
меня в покое.
Первым делом я позвонила ветеринарам и узнала радостную
весть: Мусик жив и здоров, похоже, приключение не отразилось на его настроении
и аппетите. Он с охотой ест все, что ему дают, снует по служебным помещениям
клиники и превратился во всеобщего любимца. Напомнив Денису, что он никому не
должен рассказывать о местонахождении Мусика, я собралась выпить кофе, но тут
зазвонил мобильный.
– Даша, – послышался совершенно убитый голос
Кати, – срочно приезжай! Сегодня огласят папино завещание!
– Что? – заорала я. – Какое завещание?.. Чье
завещание?..
– Папино… – тихо ответила Катя.
– С какой стати оглашать завещание Сени! Он, слава
богу, жив-здоров!
– Ты что, Даша, папа же умер!
– Что? – заорала я. – Когда?
– Той же ночью, когда мы искали Мусика.
– Не может быть! Почему же я до сих пор ничего не
знаю, – в растерянности забормотала я. – Впрочем, я три дня валялась
в кровати, сотовый отключила, к домашнему телефону не подходила. – Сеню
уже похоронили?
– Нам пока не отдали тело, – заплакала
Катя. – Не знаю почему, милиция какие-то формальности соблюдает… Я тебя
умоляю, срочно приезжай. У нас тут происходит нечто несусветное.
– Еду! – завопила я и бросилась во двор.
В доме Викуловых опять пахло валокордином.
– Входи, – кивнула Катя, – ступай в кабинет.
– Но… – забубнила я.
– Иди, иди, – велела Катя, – все уже там.
– Кто?
Дочь Сени не ответила на вопрос, она молча подтолкнула меня
к лестнице. Я поднялась на второй этаж и огляделась.
В большой комнате вокруг овального стола сидели люди,
большинство из которых я отлично знала. Аня, одетая в черное платье, ее сестра
Света, тоже в трауре, горничная Леся и шофер Коля. Впрочем, была тут и
незнакомая пара. Мужчина лет шестидесяти и девушка, похожая на студентку.
– Теперь все в сборе? – спросил мужчина.
– Да, – прошептала Света, – хотя мы ничего не
понимаем…
– Начну сначала, – спокойно сказал
незнакомец, – я, Андрей Валерьевич Ильин, адвокат. У меня хранится завещание
Семена Сергеевича.
Аня подняла глаза, обведенные черными кругами.
– Сениного юриста зовут Иван Петрович Юдин.
– Верно, – кивнул Ильин, – но завещания-то у
него нет.
– Нет, – эхом отозвалась Света, – он нам
звонил и сказал, что не раз напоминал Сене о необходимости составить
распоряжение на случай возможной кончины, но тот только смеялся… Ну кто бы мог
подумать, что он так поступит!
В голосе Светы звучали слезы.
– Прекрати, – неожиданно сказала Катя.
– С какой стати ему такое в голову пришло, –
причитала та, – застрелиться! Бросить нас!
Леся кинулась к двери, я побежала за ней.
– Погоди!
Горничная остановилась.
– В чем дело? Я хочу воды принести.
– Семен покончил с собой?
– Да. Вы не знали?
– Нет.
– Ужасно, – поежилась Леся, – это произошло в
ту ночь, когда Мусика бедного искали. Вы уехали, Катя спать пошла, а Семен
Сергеевич с Анной Тимофеевной ругаться снова затеяли. Я от греха подальше в
своей комнате затаилась. Хозяева последнее время частенько ссорились, вот я и
побоялась под горячую руку им попасть. Повизжали они, потом все стихло, а я
заснула, чаю выпила и закемарила, да так крепко! Меня Колька разбудил, шофер.
Вошел и говорит: «Че с хозяином? Велел к девяти «мерс» подавать, я приехал,
стою, жду, уж одиннадцать пробило, а Семен не выходит. Мобильный молчит,
домашний тоже никто не берет, спальня заперта, может, он проспал?»
Встревоженная Леся пошла на второй этаж и постучалась к
Сене. В ответ не раздалось ни звука. Тогда горничная поскреблась к хозяйке и
обнаружила Аню спящей. Подумав, что хозяйка после скандала с мужем приняла
снотворное, Леся толкнулась к Кате и удивилась: та тоже посапывала под одеялом.
Не решившись их будить, горничная стала стучать в дверь
Семена. В конце концов перепуганный Коля плечом снес створку. Леся глянула в
комнату и рухнула в обморок. Хозяин сидел в кресле, голова его была
окровавлена, около безвольно опущенной руки валялся пистолет.
– Откуда он взял оружие? – прошептала я.
– В тумбочке держал, – пояснила Леся, – все
честь по чести, купил в магазине, разрешение от милиции имел. Хотя и в
охраняемом поселке живем, да лес кругом, мало ли что случиться может.
