А Хэмфриза нигде не было видно.
Нед прятался некоторое время в лесу, на случай погони, но вокруг стояла полная тишина. Он пошел, хромая, под полной луной, к дому на Аллее Роз. Его путь лежал через поля и тихие леса, простиравшиеся между дворцом и городом. Он подумал, что слышит лай собак в отдалении, и ему показалось как-то раз, что за ним наблюдают светящиеся глаза Варнавы из теней среди заснеженных деревьев. Но то была лисица, она остановилась и смотрела на него янтарными глазами, когда он шел мимо.
Он выбрался на Шу-лейн, где начинались дома и таверны, сам же старался, где можно, держаться в тени. Нед слышал, как похрустывает наст под ногами; время от времени с крыш срывался снег. Наконец он добрался до Аллеи Роз, где благодаря снегу стало очень красиво, чего с этой улицей давно уже не бывало. Сияла луна. Серебряная Луна Робина.
Сначала он зашел в дом Мэтью, надеясь вопреки всему, что брат вернулся, но там не оказалось никого, кроме старого Тью, помешивающего какое-то колдовское, дурно пахнущее варево. Он нагнулся к Неду.
— Все ушли, — сказал Тью. — Все до одного. Все еще ищут вашего брата.
— Элис еще не вернулась? — крикнул Нед.
— Элис что?
— Я спрашиваю: Элис еще не вернулась?
— Элис тоже нет. Хотите поесть? — и Тью указал на котелок.
— Наверное. Попозже.
Он снова вышел из дома — без всякой цели. Дом был противоестественно тих без брата и его друзей. Он заметил проблеск огня в окне пекарни и попробовал дверь. Она была незаперта. Робин, склонившийся над печкой, обернулся с наполовину виноватым, наполовину испуганным лицом. «Кого это он ждал?» — подумал Нед, но когда мальчик увидел, что это Нед, его глаза загорелись от радости, и он произнес:
— Нед, Нед, вы должны это видеть. Смотрите, что происходит.
Нед вошел и закрыл дверь.
— Что именно?
Робин отошел и указал на тигель.
И у Неда, несмотря на усталость, захватило дух и широко раскрылись глаза. Он придвинулся ближе; внутри стеклянного сосуда, который он сам так давно — как теперь казалось — наполнил навозом и кислым вином, разрастался сад. В парах, исходивших от слегка пузырящейся жидкости, пестрели цветы — яркие, как радуга, переливчатые, как солнечный свет на маслянистой воде. Он сел на скамью у печки и молча смотрел, в то время как Робин сел рядом с ним и тоже уставился на тигель, опершись подбородком на руки.
Наконец Робин задумчиво процитировал:
— «Когда разложение нашего семени будет таким образом завершено, огонь можно усилить до появления великолепных цветов, которые сыны герметического искусства называют Cauda Pavonis, или Павлиний Хвост. Эти цвета появляются и исчезают, в то время как жар осторожно регулируют, пока все не станет красивого зеленого цвета…»
Нед спросил:
— Это не из моего письма, да?
— Да. Это написал Тритемиус, — пояснил Робин.
Его худое лицо все еще светилось от удивления. Он смотрел на тигель, словно опасаясь, что тот может внезапно исчезнуть.
— У мастера Тобиаса было несколько его трудов, и я выучил их наизусть, потому что они такие красивые.
— Робин, этого не может быть. Это какой-то фокус.
Робин не ответил. Он встал и осторожно подложил в печку углей; потом повернулся к Неду.
— Теперь мы должны работать, чтобы достичь стадии Серебряной Луны. Дайте мне глянуть на ваше письмо.
Нед вынул письмо и молча протянул Робину. Тот прочел вслух:
— «Увеличь огонь, пока не появится великолепная радуга Востока. Берегись, Меркатор растет до полного размера под громкие фанфары и взрывы. Соответственно ты должен подогревать и улучшать благородную белую смесь…»
Нед понимал, что все это — обман зрения. Но он не устоял и позволил своему рассудку на некоторое время отдаться во власть этого архаического языка и красоте того, что происходит в тигле.
Переливающиеся цвета все еще трепетали на старых, покрытых паутиной стенах пекарни, превращая ее на мгновение в сказочную пещеру, место, где обитает волшебство, неземные силы.
Он произнес:
— Я думал, для таких опытов требуются годы, даже целая жизнь. Я думал, что этот процесс нужно повторять снова и снова.
— Тритемиус сказал: «Мастер столько же может достичь за одну минуту, сколько за столетие». Я не мастер. Но доктор Ди был им. И он все это записал вот здесь. — Робин благоговейно коснулся письма. — Осталось достичь еще двух стадий: Белого Камня, то есть Серебряной Луны, и Красной — философского камня. Я должен оставаться здесь, при тигле. Я не могу допустить, чтобы на этом этапе что-то пошло не так.
Нед встал. Цвета в стеклянном сосуде исчезали, но лицо у мальчика по-прежнему было восторженное. Нед ни за что не смог бы убедить его, что происходящее нереально.
— Робин, — сказал он, — помни, и теперь больше, чем когда-либо: жизненно важно, чтобы никто не знал о письме, кроме тебя и меня.
Исходил ли от тигля красноватый отблеск — или Робин действительно покраснел?
— Конечно, — ответил мальчик.
Нед вернулся в дом Мэтью, где уже в полном унынии сошлись товарищи брата. Они собрались вокруг стола, молча поедая варево Тью. Льюк отвел Неда в сторону и спокойно сказал, что кто-то искал здесь, но не Мэтью, а его, Неда.
Нед отложил ложку. Люди Ловетта? Или Нортхэмптона?
— Он сказал, что ты должен встретиться с ним на пристани Святого Павла, — продолжал Льюк. — В десять. Но сперва поешь. Судя по твоему виду, тебе это не помешает.
— Он назвал свое имя?
— Нет. Но он сказал, что ты его знаешь. Он хорошо одет, в ливрею какого-то знатного лорда, и он заикается. Он велел передать тебе, что хочет тебе помочь.
Нед отодвинул тарелку.
— Ты не поел…
— Я доем потом, — ответил Нед.
Снова выйдя в ночь, он размышлял о том, на чьей стороне Саймон Терстен. Вряд ли на его.
Вдруг он вспомнил, что завтра — Рождество.
Снег кончился, речной берег был тих, склады пустынны. Дойдя до пристани, где стоявшие на якоре суда торговцев и лодочников качались на отливной волне, Нед поместился в дверном проеме заколоченного склада; он ждал и наблюдал. Было почти десять. Поднимался холодный туман, заполняя легкие ледяным воздухом и клубясь странными призрачными фигурами в промежутках между высокими зданиями, стоявшими вдоль кромки воды. Услышав плеск весел по воде, Нед сначала решил, что это просто игра его воображения. Но потом плеск стал слышен более отчетливо.
Снизу подходила лодка. Из тумана появился лодочник, стоявший на носу, как Харон. Одним ударом весла он направил лодку к ступенькам. Высокая фигура в плаще неловко поднялась на берег, сунула лодочнику несколько монет и послала лодку плыть своей дорогой, обратно в темноту.
