Она все еще играла, и в комнате все еще царила легкая атмосфера, которую незнакомый человек мог бы понять неправильно, когда веселый голос закричал:
— Я сама загляну! — и появилась Елена Юстина.
Я демонстрировал игру на арфе. Лучший способ это сделать — это сидеть на двойном стуле позади твоей ученицы и обхватить ее обеими руками.
— Оо, мило! Не останавливайтесь! — заворковала Елена шутливым тоном, от которого я чуть не задохнулся.
Эмилия Фауста невозмутимо продолжала играть.
День стоял жаркий, поэтому мы с моей ученицей были одеты лишь в несколько складок легкой ткани. Ради своего музыкального образа я всегда носил лавровый венок; он хотел соскользнуть на один глаз, когда я нагибался к своей ученице — как приходится делать любому преподавателю игры на арфе. Елена Юстина основательно укуталась в несколько слоев одежды, хотя она была в довольно странной широкополой шляпе от солнца, напоминавшей кочан капусты. Контраст между нами и ею говорил сам за себя.
Елена облокотилась на мраморный фронтон, величественно выражая неприязнь.
— Я не знала, что ты музыкант, Фалько!
— Я из далекого рода бренчащих и пиликающих самоучек. Но на самом деле, это не мой инструмент.
— Дайка угадаю — ты играешь на свирели? — с сарказмом насмехалась она.
Чувствуя себя брошенной, Эмилия Фауста запиликала свой довольно размеренный вариант неистового Вакхического танца.
Я думал, что девушки хотели посплетничать, поэтому некоторое время подождал, чтобы показать, что это мое собственное решение, и ушел. Я вернулся в свое помещение для слуг и отрывочно прочитал там коекакой материал к завтрашнему уроку Фаусты. Я не мог заниматься, зная, что в доме находилась Елена.
Проголодавшись, я отправился на поиски пищи. Еда здесь была скромной и неинтересной. С другой стороны, она была бесплатной, и если желудок ее принимал, то разрешалось брать, сколько хочешь. Магистрат держал личного врача на случай действительно серьезных последствий.
Я вышел в холл, весело посвистывая, поскольку меня наняли нести в дом музыку. Какаято старая карга со шваброй с потрясенным видом побежала жаловаться на меня Фаусте. Девушки сидели во внутреннем садике; я слышал, как звенели ложки о тарелки со сладким кремом. Для меня места не оказалось. Я решил выйти из дома.
Жизнь не всегда черная. Когда я проходил мимо комнатки для прислуги, горничная Эмилии Фаусты изза занавески вытянула руку и сунула мне записку.
XLV
Я стоял на улице, со слабой улыбкой читая свое письмо.
— У тебя хитрый вид! — проговорила великолепная дочь Камилла Вера за моей спиной.
— Это игра света… — Я поднял плечо, чтобы она не заглядывала через него, а потом скомкал и выбросил записку, словно именно это я и собирался сделать. Я улыбнулся Елене. — Служанка Эмилии Фаусты только что сделала мне предложение, от которого мне придется отказаться.
— О, как не стыдно! — мягко проговорила девушка.
Я взялся большими пальцами себе за пояс и с важным видом медленно пошел прочь, давая ей возможность последовать за мной, если она захочет. Она захотела.
— Я думал, мы чужие; ты можешь оставить меня в покое?
— Не льсти себе, Фалько. Я хотела навестить Руфа…
— Тебе не повезло. Он пользуется своим великолепным аполлонским профилем в суде. Две кражи овец и дело, связанное с клеветой. Мы считаем, что воры действительно виновны, а вот с клеветой — это подстава; племянник истца — адвокат, которому нужно выставить себя в нужном свете…
— Ты как у себя дома! Я бы никогда не подумала, что Эмилия Фауста в твоем вкусе, — посчитала необходимым добавить Елена.
Я шел дальше, спокойно ответив:
— Она слишком тощая. Мне нравятся блондинки… И всегда есть служанка.
— О, ты ее больше не увидишь! — сдавленно засмеялась Елена. — Если Фауста заметит, что ее горничная проявляет инициативу, то ее продадут быстрее, чем ты успеешь вернуться с нашей прогулки.
В колоннаде я подал Елене руку, когда мимо нас проскрипела ручная тележка, нагруженная мрамором.
— Не трать время, Фалько. Эмилия Фауста никогда не обращает внимания на грубых типов с мерзкой ухмылкой. — Она нетерпеливо спрыгнула с тротуара. — Фаусте нравятся только напомаженные аристократы с опилками между ушами.
— Спасибо; я добавлю эфирного масла… — Я прыгнул за ней, повеселев от нашей беседы. — Мне жаль эту девушку…
— Тогда оставь ее в покое! Она ранима; последнее, что ей нужно, это найти тебя с тем нежным взглядом в лживых глазах, притворяющегося, что не можешь держаться от нее подальше…
Теперь мы стояли на углу, глядя друг на друга. Я дернул Елену за прядь ее новых волос.
— Ты побывала в растворе от блох для овец или начинаешь ржаветь?
— Это называется египетский рыжий. Тебе не нравится?
— Если ты счастлива. — Мне он был отвратителен; я надеялся, что она заметит. — Пытаешься произвести на когото впечатление?
— Нет; это часть моей новой жизни.
— А что тебе не нравилось в старой жизни?
— Ты, в основном.
— Я люблю, когда девушки говорят прямо — но не настолько же! Ну, вот и здание суда, — проворчал я. — Я протиснусь вперед и скажу магистрату, что его хочет видеть рыжеволосая египтянка, а затем уйду тешить его сестру своими лидийскими арпеджио!
Елена Юстина вздохнула. Она положила руку на мою, чтобы остановить меня, когда я отвернулся.
— Не беспокой Эмилия Руфа; я пришла к тебе.
Прежде чем повернуться, я подождал, когда Елена отпустит мою руку.
— Ладно. Зачем?
— Трудно сказать. — Беспокойный взгляд в этих красивых, ярких, широко открытых глазах быстро отрезвил меня. — Мне кажется, что коекто, о ком мне не положено знать, околачивается в нашей загородной вилле…
— Изза чего ты так думаешь?
— Мужские голоса, которые слышатся после того, как Марцелл должен был лечь спать, переглядывания среди слуг…
— Это тебя беспокоит? — Елена пожала плечами. Зная ее, я понимал: больше ее раздражало то, что ее вводили в заблуждение. Но это беспокоило меня. Днем я был свободен, так что немедленно предложил: — Ты собираешься возвращаться?
— Я приехала с приказчиком, которому Марцелл дал задание…
— Забудь. Я отвезу тебя.
Как раз этого она и хотела; я прекрасно это знал.
Мы взяли мула приказчика, оставив записку, что я его верну. Я предпочитал, когда мои девушки едут спереди; молодая ягодка настояла сесть сзади. Мул брыкался, но эту ситуацию спровоцировал я, чтобы Елене пришлось обхватить меня за пояс. Как только мы свернули к имению Марцелла, все пошло не так. Я почувствовал, что она забеспокоилась, и уже почти остановился, но прежде, чем успел поднять Елену, она свалилась с мула на бок, стремительно запутавшись в белых юбках вокруг самых длинных ног в Кампании — потом ее стошнило, сильно, через ограду.
