Почувствовав угрызения совести, я тоже упал с мула. Среди всех его колокольчиков и кожаной бахромы я поспешно нашел бутыль с водой.
— О, я ненавижу тебя, Фалько! Ты нарочно это сделал…
Я никогда не видел Елену в таком больном виде. Это меня напугало. Я усадил девушку на большой камень и дал ей попить.
— Тебе станет лучше, только если ты перестанешь спорить…
— Нет, не перестану! — ей удалось неожиданно вспыхнуть на меня, с искренней улыбкой.
Проклиная себя, я намочил свой платок и побрызгал ее горячее лицо и горло. У Елены был такой истощенный вид, пересохший рот, бледная кожа, которые я узнал, поскольку сам плохо переносил дорогу. Я тревожно склонился над ней, а она сидела, обхватив голову руками.
Когда дыхание стало более ровным и девушка печально подняла глаза, я дал монету парню из виноградника, чтобы он отвел мула к дому.
— Когда ты почувствуешь себя лучше, мы сможем дойти пешком.
— Я попробую…
— Нет, просто посиди спокойно! — Она изнуренно улыбнулась и сдалась.
Елена все еще была нездорова. Будь я более нежным мужчиной, то обнял бы ее. Я старался не дать себе вообразить, что был именно таким, или что Елена этого хотела.
— Фалько, перестань прикидываться маленьким потерявшимся утенком! Поговори со мной; расскажи, нравится ли тебе жить в Геркулануме?
Я сел и послушно вытянул клюв.
— Не нравится. Чувствуется, что это несчастливый дом.
— Руф слишком часто уезжает; Фауста сидит дома и хандрит. Почему же ты все равно туда пошел?
— Заработать немного денег. И Эмилия Фауста кажется подходящим ключиком, чтобы отыскать Криспа.
— Соблазнять и шпионить — это аморально! — взорвалась она.
— Соблазнение — утомительный способ выполнять работу, даже ради государственной безопасности!
— Когда ты соблазнял меня, — язвительно спросила Елена, — это было ради государственной безопасности?
Как у настоящих друзей, у нас был истинный талант обижать друг друга.
Я сердито ответил:
— Нет. — Потом дал ей время поразмыслить об этом. Елена взволнованно дернулась. Я сменил тему: — Эмилия Фауста знает о моей работе.
— О, признаваться в своем положении — это часть твоего сомнительного обаяния! — Приходя в себя, Елена снова начала на меня нападать. — Вы и с ее симпатичным братцем тоже друзья?
Я бросил на нее загадочный взгляд.
— Руф может оказаться более восприимчивым к моим нежным лживым глазам?
Елена странно на меня посмотрела, потом продолжила:
— Разве ты не видишь, что Эмилий Руф пустил тебя в свой дом, чтобы держать под присмотром?
— Зачем ему это?
— Чтобы самому поучаствовать в примирении императора и Криспа — помочь своей карьере.
— Я заметил, что он както уклончиво себя ведет; однако его будущее кажется довольно ярким…
— Руф слишком долго жил далеко от Рима; он слишком амбициозен, но не достаточно хорошо известен.
— Почему он уехал?
— Нерон. Любой человек с такой приятной внешностью представлял угрозу для эго императора; это было либо добровольное изгнание, либо…
— Путешествие за счет казны с целью посмотреть выступление львов на арене? Откуда у него такая внешность? — усмехнулся я. — Его мать встретила в кустах торговца македонскими вазами?
— Если бы так выглядела его сестра, ты был бы вполне счастлив!
Я резко засмеялся.
— Если бы так выглядела его сестра, она сама была бы счастливее!
Елена все еще сидела на камне, но казалась более живой. Я развалился на земле, вытянувшись в полный рост на животе у ее ног. Я был счастлив. Лежал тут на солнце, на хорошей земле у Везувия, с чистым воздухом в легких, с приятным собеседником, а в голубом тумане простирался залив Неаполя…
Когда Елена долго молчала, я поднял глаза.
На нее нахлынуло какоето особое настроение. Девушка сидела и смотрела через залив, потом быстро закрыла глаза со странным выражением лица — одновременно болезненным и довольным.
Возможно, она думала о своем симпатичном друге.
— Становится жарче. — Я наклонился вперед. — Я должен отвести тебя в дом. Пойдем.
Я рвался слишком быстро, и Елене пришлось схватить меня за руку, чтобы я шел помедленнее. Чтобы порадовать себя, я взял ее руку в свою, нравилось ей это или нет.
Это была действительно жаркая, но приятная прогулка. Я предпочел бы пойти первым и проверить дом, но за городом мужчина всегда должен найти время для прогулки с девушкой. Никогда не знаешь, когда городская жизнь со своими требованиями еще предоставит такую возможность. И никогда не знаешь, когда девушка согласится.
Мы проходили через виноградники, где наполовину созревшие зеленые грозди уже гнули ветки. Мы преодолели полпути обратно. Свернув на следующий небольшой подъем, увидели виллу. На поле для верховой езды на террасе мужчина по очереди тренировал двух лошадей.
— Это скаковые лошади? А это дрессировщик?
— Брион — да, это он. — Елена замолчала. — Возможно, стоит осмотреть конюшни…
Я запрыгнул на ограду, уцепившись за фиговое дерево в углу поля. Дочь сенатора, которая не понимала, когда что уместно, поставила одну сандалию на забор и тоже подтянулась наверх, держась за меня. Мы наблюдали, как дрессировщик быстро гнал лошадь, затем замедлил ход, развернулся, рванул вперед и стремительно помчался в обратную сторону. Я не интересовался скаковыми лошадьми, но это давало мне возможность крепко держать Елену…
Мы повернулись друг к другу в одно мгновение. На этом поле невозможно было игнорировать наши сильные воспоминания о том, что произошло в прошлом. Я отпустил Елену, пока не стало слишком трудно стоять так близко. Потом я спрыгнул на землю и помог девушке спуститься. Елена дерзко подняла подбородок.
— Полагаю, ты выбросил ложки в море?
— Конечно, нет! Мой отец был аукционистом; я знаю цену ложкам… — Мы с ней были друзьями. Ничто не могло этого изменить. Друзья, которых объединяла любовь к интригам; постоянно ругающиеся, однако мы никогда не раздражали друг друга так сильно, как утверждали. И напряжение между нами, как эмоциональное, так и сексуальное, я все еще постоянно ощущал. — О чем ты сейчас думала? — рискнул спросить я.
Елена тихо отодвинулась от меня, покачав головой.
— Кое о чем, в чем я не уверена. Не спрашивай меня.
XLVI
К тому времени, как мы дошли до дома, Елена снова выглядела ужасно. Обычно у нее было хорошее крепкое здоровье, так что такое состояние в равной степени беспокоило меня и смущало ее. Я настоял остаться с ней, пока Елена не устроилась на кушетке в длинной колоннаде с подносом горячего чая из бурачника.
