— Дядя Марк, Елена говорит, что я должен с вами поговорить.
— Если это насчет твоих кровавых настенных росписей, то я не в настроении.
— Насчет Оллии.
— О, это шутка! — Он неодобрительно посмотрел на меня. — Извини! Тогда давай. — Ларий, шокирующий романтик, принял позу фигуры, какие обычно помещают на носу корабля, бросая вызов жизненным невзгодам, с решительным выражением лица, а его мягкие волосы сдувало со лба назад. Во время морского путешествия проявились его худшие черты.
— У Оллии не будет ребенка; Сильвия ошиблась. На самом деле, между Оллией и ее рыбаком никогда ничего не было…
— Боже! — усмехнулся я. — Тогда почему она этого не отрицала? Или он?
— Они оба отрицали. Правда.
— И как же все было на самом деле?
— Он околачивался вокруг нее, а она не знала, как от него отделаться. Все остальные неправильно понимали…
— Кроме тебя? — предположил я.
Ларий покраснел. Я сдержал улыбку. Он убедительно продолжал.
— Оллия очень боялась объяснить все Сильвии. — Я улыбнулся. — Рыбаку она не нужна…
— А что ему нужно?
— Он хочет уехать в Рим. Чтобы получить повышение. — Я выразил свое презрение. — О, он хороший, — пробормотал Ларий. — Петро сказал, что он так старался, что мы все равно должны взять его. Мой отец возьмет его гребцом. Это даст мне возможность…
— Какую, солнышко?
— Стать мастером по настенной росписи в Помпеях. — Я сказал Ларию, что если он собирался быть таким глупым, то я все еще не в настроении.
Я внимательнее присмотрелся к нему; казалось, пока нас не было, он стал более покладистым. Он перестал спрашивать насчет фресковой живописи, но у меня сложилось впечатление, что только потому, что в любом случае все уже было определено.
— Ну, передай Оллии мои поздравления, что ей удалось избежать материнства…
— Насчет Оллии… — начал Ларий.
Я застонал, стараясь не засмеяться.
— Дай угадаю. Оллия решила, что ее большая мечта — это тощий парень, читающий стихи, с краской под ногтями? — Ларий спрятал руки, но мне было приятно видеть, как он отстаивал передо мной свое мнение.
У них был один из тех милых, хорошо продуманных планов, которые так опрометчиво выдумывают себе молодые. Ларий настоял рассказать мне его: вернуться домой в Рим, объяснить все матери; вернуться в Помпеи; выучиться своему ремеслу; заработать достаточно денег, чтобы снимать комнату с балконом…
— Жизненно необходимое для одинокого холостяка!
— Дядя Марк, почему вы всегда так циничны?
— Я холостяк, которому судьба даровала балкон!
Потом они поженятся; подождут два года, пока Ларий накопит еще денег; заведут троих детей с разницей в два года; спокойно проведут остаток своих дней, сожалея о неприятностях других людей. Существовало два возможных варианта: либо они надоедят друг другу и Оллия сбежит с какимнибудь сапожником, либо, зная Лария, ему удастся воплотить в жизнь весь этот безумный план.
— Елена Юстина все это знает? Что она думает?
— Она подумала, что это хорошая идея. Елена дала мне мое первое задание, — сказал мне Ларий с лукавым взглядом. — Я нарисовал ей картину: вы, спящий с открытым ртом.
— Она же не взяла ее?
— О, взяла! Она хотела привезти сувенир со своего путешествия…
Я ничего не сказал, потому что матрос закричал:
— Капри!
* * *
Когда мы отплывали, небо было затянуто облаками. Склоны на побережье у Суррента напоминали покрытую тенью смесь темнозеленой растительности и гор медового оттенка, контрастирующих с еще более туманным цветом горной цепи позади; море было покрыто рябью серого, как олово, цвета, слегка пугающе под мрачным небом. Теперь, когда мы добрались до острова, похожего на двойной горб из двух греющихся на солнце китов, облака немного рассеялись. Только пенистый белый треугольник, который часто парил над Капри, все еще издалека указывал на него. Мы плыли под ярким солнцем по голубому морю, которое блестело, как рассыпанные драгоценные камни.
Казалось, что остров приближался к нам все быстрее. Из главной гавани вывалила небольшая флотилия лодок, их паруса в бесцельной погоне образовали ряд темнокрасных точек. Если «Исида Африканская» и была среди них, то мы никогда бы не отличили ее, но как только Курций Гордиан отдал Лэсу приказ, маленькие суда остались далеко сбоку от нас, а мы тем временем прижимались ближе к отвесным скалам. Мы медленно обследовали те глубокие укромные заливы, куда можно попасть только по воде. Иногда над темными входами в пещеры возвышались каменные стены. Вокруг всего острова наблюдалось какоето движение от рыбной ловли и прогулочных лодок, хотя никто не нарушал спокойствие яркой живописной лагуны, куда, наконец, подкрался «Морской скорпион» и где нашел стоявшую на якоре «Исиду».
Крисп с Пертинаксом купались. Это было странное непринужденное зрелище.
Без лишнего шума мы подплыли ближе, и Лэс бросил якорь. Купающиеся наблюдали за нами. Не показывая лица, Гордиан весело поприветствовал Криспа, словно старый друг, чей сегодняшний приезд стал счастливым совпадением. Мы видели, как Крисп плыл на спине, словно размышляя над чемто и, возможно, проклиная нас; потом он направился к «Исиде» ленивым кролем следом за Пертинаксом, который поплыл быстро. Как только стало ясно, что они не снимаются с якоря, мы с Верховным жрецом на скифе подплыли к ним, прихватив с собой Мило.
Когда мы поднялись на борт, Ауфидий Крисп вытирался на палубе — коренастая мускулистая фигура, покрытая черными волосами. Пертинакс исчез в камбузе, словно хотел одеться в уединении; наверное, он надеялся, что мы обычные посетители, которые надолго не останутся. Крисп натянул свободную красную тунику, у которой металлическая тесьма потускнела от частого контакта с морской солью. Он вытряхивал воду из ушей с той же энергичностью, которую я видел у него и в других вещах.
— Какая неожиданность! — сказал Крисп, без всякой неожиданности на его смуглых щеках. Он ждал магистрата, но понял, что вместо него приехали мы, поэтому громко крикнул: — Гней! Иди сюда; я хочу познакомить тебя со старыми друзьями!
Поскольку ему больше почти ничего не оставалось делать, Атий Пертинакс, шаркая, поднялся на палубу. На нем была уже подпоясанная белая туника, а на лице обычное напряженное выражение. Когда он узнал Гордиана, его глаза цвета воды в реке насторожились. Он неохотно улыбнулся; потом наклонился ближе к нему, предлагая пожать руки.
Вспомнив о своем брате, Гордиан замер. Он не мог вытерпеть предлагаемого рукопожатия. Я сам сделал шаг вперед.
— Меня зовут Фалько, — объявил я, когда наша добыча дернула головой от раздражения и шока. — Предполагалось, что я мертв — но и вы тоже. — Потом я дождался внимания и официально заявил: — Гней Атий Пертинакс Капрений Марцелл, также известный как Барнаб, от имени Веспасиана Августа вы арестованы! Я заключаю вас под стражу и перевожу в Рим. Вы имеете право на суд равными вам по положению людьми из сената или можете использовать любое гражданское право и обратиться к самому императору. Чтобы это сделать, — с наслаждением сообщил я, — вы должны сначала доказать, кто вы!
