– Твой отец как раз сегодня должен вернуться после деловой
поездки в город, и он будет несказанно рад тебя видеть. Но твои щеки бледны,
малышка Катрина. Надеюсь, ты не заболела снова?
– Вы знаете, синьор, что я всегда бледна. Я не пользуюсь
румянами, как ваши смелые итальянские девушки.
– Тебе никакие румяна не требуются, – вставил Стефан прежде,
чем смог себя остановить, и Катрина ему улыбнулась.
Ах, она была так прекрасна! В груди у него заныло.
– Я так мало вижу тебя в течение дня, – продолжил его отец.
– Ты редко радуешь нас своим присутствием до наступления сумерек.
– Мое время проходит за уроками и молитвами, синьор, – тихо
откликнулась Катрина, стыдливо опуская ресницы. Стефан знал, что это неправда,
но промолчал. Он никогда бы не выдал тайну Катрины. Затем девушка снова
взглянула на Джузеппе. – Однако сейчас я здесь, синьор.
– Да-да, это правда. И я должен позаботиться о том, чтобы
сегодня вечером, в честь возвращения твоего отца, у нас состоялась роскошная
трапеза. Дамон… с тобой мы поговорим позднее. – Как только Джузеппе сделал знак
слуге и направился к двери, Стефан с радостью повернулся к Катрине.
Раньше им удавалось пообщаться без присутствия его отца или
Гудрун, ее флегматичной немецкой служанки.
Но то, что Стефан увидел в следующее мгновение, словно
нанесло ему удар в солнечное сплетение. Катрина улыбалась – той самой тайной
улыбкой, которую она порой с ним делила.
Но улыбалась не ему. Девушка пристально смотрела на Дамона.
И в этот самый момент Стефан возненавидел своего брата. Он
возненавидел темную красоту Дамона, его грацию и чувственность, которые
притягивали женщин, как огонь манит мотыльков. В этот миг ему захотелось
ударить Дамона, вдребезги разбить эту красоту. Однако вместо этого ему пришлось
стоять и наблюдать, как Катрина медленно, шаг за шагом, движется к его брату. И
только ее зеленое парчовое платье шуршало по каменным плитам в полной тишине. А
затем, прямо у него на глазах, Дамон протянул руку к Катрине и улыбнулся
жестокой улыбкой триумфатора…
Стефан резко отвернулся от окна.
Зачем бередить старые раны? Однако, едва погрузившись в
воспоминания, Стефан достал тонкую золотую цепочку, которую он носил под
рубашкой. Лаская пальцами висящее на ней кольцо, юноша поднес его к свету.
Маленький кружок был блистательно выполнен из золота, и пять
столетий ничуть не замутнили его блеска. В оправу был вставлен один камень –
лазурит размером с ноготь на мизинце. Стефан посмотрел на золотое кольцо и
перевел взгляд на массивный серебряный перстень с таким же лазуритом,
украшавший его безымянный палец. В груди снова все сжалось.
Нет, он никак не мог забыть прошлого, да и не желал на самом
деле. Невзирая на все случившееся, Стефан лелеял память о Катрине. Тем не
менее, существовало одно воспоминание, которое ему действительно тревожить не
следовало, одна страница красочного журнала, которую не следовало
переворачивать. Если бы ему еще раз пришлось оживить в памяти тот кошмар, тот…
ужасный момент, он бы сошел с ума. Как Стефан сошел с ума в тот день, в тот
последний день, когда ему пришлось обратиться лицом к собственному проклятию…
Юноша наклонился к окну и прижался лбом к прохладному
стеклу. У его наставника имелась еще одна поговорка: «Зло никогда не
успокоится. Оно может восторжествовать на некоторое время, но никогда не найдет
покоя».
Зачем он вообще явился в Феллс-Черч?
Да, Стефан надеялся найти здесь покой, но это было
невозможно. Его никогда и нигде не примут, и никогда не найдет себе успокоения.
Ибо он само зло. И этого ему во веки вечные не изменить.
* * *
Елена в то утро встала раньше обычного. Она слышала, как
тетя Джудит возится у себя в комнате, готовясь принять душ. Маргарет крепко
спала, свернувшись в своей постели, как маленькая мышка. Елена бесшумно прошла
мимо полуоткрытой двери в комнату своей младшей сестренки и направилась дальше
по коридору, собираясь выйти из дома.
Утренний воздух был исключительно чист и свеж. Большую айву
облепили сойки и воробьи. Елена, которая вчера отправилась в постель с жуткой
головной болью, подняла лицо к ясному голубому небу и глубоко вздохнула.
Она чувствовала себя гораздо лучше, чем вчера. Елена
пообещала Мэтту встретиться с ним до уроков. Хотя она не особенно радовалась
этой встрече, у нее не возникало сомнений, что в итоге все закончится хорошо.
Мэтт жил всего лишь в двух кварталах от здания средней
школы, в обычном каркасном доме, подобном всем остальным на этой улице, если не
считать того, что качели на крыльце были чуть более потрепанными, а краска на
стенах – чуть более облупившейся. Мэтт уже стоял у дома – такой милый и
привычный, что на мгновение сердце Елены сжалось от нежности.
Мэтт действительно был симпатягой. Никаких сомнений. Однако
красив он был не в той ослепительной, почти досадной манере, какая характерна
для некоторых людей, а просто как здоровый американец. Вообще, Мэтт Хоникатт
был американцем до мозга костей. Его светлые волосы были коротко подстрижены
перед футбольным сезоном, а чистая кожа отлично загорела после ударной работы
на ферме его бабушки и дедушки. Голубые глаза парня светились честностью и
прямотой. Вот только сегодня, когда он подошел, чтобы нежно обнять Елену, эти
глаза были немного грустны.
– Зайдешь?
– Нет. Давай просто погуляем, – предложила Елена.
Они пошли бок о бок, не прикасаясь друг к другу. Улицу обрамляли
клены и ореховые деревья, а в воздухе чувствовался свежий утренний запах.
Ступая по влажному тротуару и чувствуя неожиданную неуверенность, Елена
смотрела себе под ноги. Она решительно не знала с чего начать.
– Ты все еще не рассказала мне про Францию, – напомнил Мэтт.
– О, там было очень здорово, – с наигранным энтузиазмом
начала Елена, искоса поглядывая на Мэтта.
Он тоже смотрел себе под ноги.
– Все было просто здорово, – продолжила она, стараясь
вдохнуть в свой голос еще больше воодушевления.
– Люди, еда, все остальное. Все правда было очень… – Тут
голос ей изменил, и она нервно рассмеялась.
– Да-да, я уже понял. Очень здорово, – закончил Мэтт за нее,
остановился и начал сосредоточенно рассматривать свои обтрепанные тенниски.
