— Ваше величество… — терпеливо продолжил Симеркет. Но Кутир оборвал его возражения, прежде чем он успел высказать их.
— Если ты этого не сделаешь, статуя идола навсегда останется здесь. Никогда она не посетит Египет! Никогда не восстановит здоровье фараона. — Голос Кутира сделался умоляющим. — Чем ты рискуешь? Если тебе удалось найти жену в этом проклятом городе, то я уверен, что ты сможешь найти и мою сестру!
Снова эта проклятая ложь! Кажется, все в Вавилоне уверены, что он спас Найю!
— Разве наша сделка несправедлива? — продолжал убеждать царь. — Моя сестра за божка.
— Почему вы думаете, что я смогу добиться успеха там, где его не сумела добиться ваша тайная полиция?
— Потому что ты — Симеркет, — прищурившись, веско произнес Кутир.
Симеркет был напуган таким доверием. Однако, приняв на себя эту задачу — которую, в конце концов, он уже и без того выполнял, — он сможет беспрепятственно продолжать свои поиски Найи и Рэми, располагая всеми ресурсами вавилонского владыки. Кроме того, в случае выполнения задуманного статуя божества сможет пожаловать в Египет… И он быстро принял решение.
— Вы позволите мне свободно передвигаться по городу и его окрестностям?
— Разве я уже не позволил?
— И отзовете своих шпионов?
— Разве они еще не ушли?
— Мне понадобится пропуск на комендантский час.
— Ты его получишь.
— Мне сказали, что тела жертв захоронены здесь, под дворцом.
— Все, кроме моей сестры.
— Мне надо будет осмотреть тела.
Кутир вздрогнул, и его лицо исказила гримаса отвращения, которая, впрочем, тут же исчезла.
— Это невозможно.
— Ваше величество, мне очень важно осмотреть их раны, увидеть, как они были убиты. Так же, как каждый народ имеет свой собственный образ жизни, у каждого народа свой способ убийства. Осмотр тел может помочь мне определить, кто их убил.
— Но мы знаем, что это сделали исины!
— Нет, ваше величество, не знаем. — Он думал о стреле, найденной днем, и о том, как сами исины категорически отрицали преступление.
— Симеркет, ты египтянин и не знаешь наших обычаев. Когда мертвых помещают в склеп, мы верим, что они попадают в подземный мир. Двери в склеп — это ворота в загробную жизнь. Никто не может открыть их до следующего захоронения, и то после того, как священники прогонят демонов, охраняющих вход. Ты не можешь войти туда — так не делается. И не должно делаться.
Симеркет начал протестовать, но Кутир с гримасой отвернулся и поднял руку.
— Я сказал «нет». Это невозможно.
Симеркет смиренно склонил голову.
— В таком случае мне понадобится помощь одного из ваших людей — того, кто знает город.
— Назови его.
— Полковник Шепак.
Кутир заколебался.
— Шепак? Может быть, кто-то другой, более сноровистый?
— Он достойный человек и предан вашему величеству.
Кутир кивнул, все еще продолжая колебаться.
— Я сейчас же освобожу его от текущих обязанностей, если это то, чего ты хочешь.
Симеркет сделал глубокий вздох. Хотя он еще не полностью отвел от Шепака беду, он по крайней мере продлил ему жизнь после Дня лжецаря. Теперь, когда они достигли взаимопонимания, лицо Кутира больше не казалось таким напряженным. Но при внезапном резком крике павлина над их головами царь вскочил на ноги.
— Я сверну шею этой проклятой птице! — проворчал Кутир, тяжело дыша. И со злостью взглянул на дерево.
Симеркету оставалось сказать только одно:
— Ваше величество, вы должны знать, что я делаю это лишь для фараона. В конце, если добьюсь успеха, я ожидаю получить согласие на вывоз идола из Вавилона не только от вас, но и от священников.
Кутир уверенно кивнул:
— Они дадут его.
— Но дадут ли добровольно? Я не могу рисковать применением черной магии против Египта.
— Я гарантирую, что дадут. Потому что если они не согласятся, то другая бесценная реликвия вавилонской истории никогда не вернется в город.
— Какая реликвия?
— Камень царя Хаммурапи с начертанными на нем всеми законами Месопотамии. Ему пятьсот лет, и он почти так же священен, как и статуя Бел-Мардука. Сейчас он в Сузах — это был подарок моему отцу, после того как я взял город. Я предложу священникам обмен — пусть статуя божества пробудет в Египте в течение года, и тогда камень вернется в Вавилон.
Симеркет подумал, что ему было бы полезно взглянуть на этот камень, чтобы понять, каким образом составлялись законы.
[7]
В Египте законы были традициями, передаваемыми из уст в уста в течение многих поколений, и не было необходимости их записывать.
— А маги согласятся? — спросил он.
— Как написано на камне, Симеркет, «Око за око, зуб за зуб».
— И статуя за камень?…
— Именно так.
Когда Симеркет покидал дворец, намереваясь рассказать Шепаку о перемене в его судьбе, ему загородила дорогу какая-то женщина.
— Господин… — окликнула она, положив руку на его плечо. На женщине была та же одежда с высоким воротником, что и на царице Нарунте, серовато-синяя с бахромой и яркими украшениями. — Царица хочет поговорить с вами, господин.
Симеркет воспринял ее слова без трепета. После враждебного приема, который оказала ему царица в верхних садах, он не видел смысла в такой беседе. Но отказаться от встречи он не мог. Что ж, он будет рад побеседовать с госпожой, ответил он.
Женщина повела его через лабиринт внутренних двориков. Они вошли в низкое здание, которое, как предположил Симеркет, являлось гаремом Кутира — он увидел евнухов, охраняющих каждую дверь. Но женщин нигде не было, и Симеркет с разочарованием решил, что они были заперты в своих комнатах из опасения, что его похотливый мужской взгляд может осквернить их.
Они вошли в зал с алебастровыми колоннами. Нарунте полулежала на диване, сжимая в руке чашу с пивом. Симеркет с удивлением увидел, что возле нее сидит посол Менеф и что его телохранитель Эсп прислонился к колонне в дальнем конце комнаты. Менеф моментально встал, когда он приблизился, и предложил ему стул.
— Итак, — сказала царица голосом грубым, как трущиеся друг о друга жернова, — мой муж попросил тебя найти его сестру? — Она поднесла чашу к губам и выпила неотфильтрованное пиво залпом, не потрудившись сосать его через соломинку. Она пьяна, догадался Симеркет.
— Да, я обещал его величеству, что найду ее.
Царица разразилась резким смехом и кивнула Менефу:
