А это значит, что я должна найти хоть какой-то способ
вернуть себе дневник. Просто должна.
Но не могу.
Я знаю, ты уже ждешь, что я об этом скажу. Да, есть верный
способ вернуть дневник — попросить об этом Дамона. Все, что мне требуется, это
согласиться на назначенную им цену.
Но ты не можешь понять, как сильно это меня пугает. Причем
меня не просто пугает Дамон. Нет, я боюсь того, что случится, если мы с ним
опять окажемся вместе. Я боюсь того, что случится со мной… со мной и со
Стефаном.
Я больше не могу об этом говорить. Сущее несчастье. Я
чувствую такую потерянность, такое одиночество. Нет никого, с кем я могла бы
поговорить по душам, к кому я могла бы обратиться за помощью. Нет никого, кто
смог бы меня понять.
Так что же мне теперь делать?
28 ноября, четверг, 11:30 вечера
Мой милый Дневник!
Сегодня все кажется мне ясней. Может быть, это потому, что я
приняла решение. Это решение меня страшит, но оно лучше любого другого,
приходившего мне в голову.
Я намерена рассказать Стефану обо всем.
Это единственное, что я могу теперь сделать. День
основателей отмечается в субботу, а никакого собственного плана я так и не
придумала. Но, может статься, Стефан его придумает, когда поймет, какая
отчаянная сложилась ситуация. Я намерена провести завтрашний день в пансионате.
Как только я туда доберусь, я должна буду рассказать Стефану все то, что мне
следовало с самого начала ему рассказать.
Все. И про Дамона тоже.
Просто не знаю, что он на это скажет. Я прекрасно помню,
какое лицо было у него в тех моих снах. Я помню, как он тогда на меня смотрел —
с таким гневом и с такой горечью. Так, будто он ни капельки меня не любил. Если
он завтра так на меня посмотрит…
Ах, я так боюсь. В животе все переворачивается. Я едва
прикоснулась к обеду в День благодарения — и до сих пор не могу толком поесть.
Я чувствую себя так, будто готова разлететься на миллион осколков. Даже не
надеюсь, что мне удастся сегодня выспаться.
Пожалуйста, пусть Стефан меня поймет. Пожалуйста, пусть он
меня простит.
Я хочу, чтобы он видел меня только с лучшей стороны. Я хочу
быть достойной его любви. У Стефана есть незыблемые понятия о чести, о том, что
такое хорошо и что такое плохо. И вот теперь, когда он выяснит, что я ему
лгала, что он тогда обо мне подумает? Поверит ли он, что я просто пыталась его
защитить? Будет ли доверять мне в дальнейшем, еще когда-нибудь?
Завтра я это узнаю. Господи, как бы я хотела, чтобы все уже
закончилось! Просто не знаю, как я это переживу!
Елена выскользнула из дома, даже не сказав тете Джудит, куда
направляется. Она устала от лжи, и ей не хотелось ввязываться в скандал,
который непременно бы случился, скажи она, что отправляется к Стефану. С тех
самых пор, как Дамон обедал у них, тетя Джудит все время о нем говорила,
вставляя в каждый разговор смутные и не очень смутные намеки. Роберт вел себя
не лучше. Порой Елене казалось, что именно он подстрекает тетю Джудит говорить
о Дамоне.
Она устало ткнула кнопку звонка рядом с дверью пансионата.
Интересно, где все последнее время была миссис Флауэрс? Когда дверь, наконец,
отворилась, за ней стоял Стефан.
Одетый как на парад, он поднял воротник своей куртки.
— Я подумал, что мы можем пойти прогуляться, — предложил
Стефан.
— Нет, Стефан, — твердо ответила Елена. Ни на какую
искреннюю улыбку она была не способна, так что даже не стала пытаться. — Давай
пойдем наверх, — продолжила она. — Нам нужно поговорить.
Какую-то секунду Стефан с удивлением на нее смотрел. Что-то
такое, должно быть, отразилось в глазах Елены, ибо его лицо вскоре помрачнело и
застыло. Затем он глубоко вздохнул и кивнул. Не говоря ни слова, он повернулся
и повел ее к себе в комнату.
Конечно, чемоданы, комоды и книжные полки давным-давно были
приведены в порядок. Но Елена вдруг поняла, что она словно впервые это для себя
отмечает. И тут, по какой-то странной причине, она подумала о той первой ночи,
когда она здесь была, когда Стефан спас ее от гнусных объятий Тайлера. Ее глаза
невольно пробежали по вещам, лежавшим на комоде с зеркалом. Вот золотые флорины
пятнадцатого столетия, вот кинжал с рукояткой из слоновой кости, вот маленький
железный ларец с крышкой на петлях. Елена попыталась его в ту первую ночь
открыть, но Стефан вовремя захлопнул крышку.
Она повернулась. Стефан стоял у окна, очеркнутый
прямоугольником серого и мрачного неба.
Последняя неделя была холодной и пасмурной, и этот день не
стал исключением. Выражение лица Стефана словно отражало погоду на улице.
— Ну хорошо, — тихо произнес он, — так о чем нам нужно
поговорить?
Наступил последний момент выбора, и Елена вынесла себе
окончательный приговор. Она протянула руку к маленькому железному ларцу и
открыла его.
Внутри приглушенным блеском сиял отрез абрикосового шелка.
Ее лента для волос. Она напомнила Елене о летних деньках, которые сейчас
казались безнадежно далекими. Елена собралась с духом и протянула ленту
Стефану.
— Вот об этом, — сказала она.
Стефан сделал шаг вперед, когда Елена коснулась ларца, но
теперь вид у него был удивленный и озадаченный.
— Об этом?
— Да, Стефан. Потому что я знала, что эта лента лежит в
ларце. Я давным-давно там ее обнаружила, еще в тот день, когда ты на несколько
минут вышел из комнаты, а я здесь осталась. Не знаю, почему мне так отчаянно
потребовалось узнать, что лежит в ларце, но я просто не смогла с собой
совладать. Так нашла здесь ленту. — Тут Елена сделала паузу и собралась с
духом. — А потом я написала об этом в своем дневнике.
Стефан выглядел все более и более озадаченно как будто он
ожидал чего-то совершенно другого Елена с трудом подыскивала подходящие слова.
— Я написала об этой ленте, потому что сочла ее
доказательством того, что ты действительно ко мне неравнодушен. Не зря же ты
подобрал ее и сохранил. Я никогда бы не подумала, что лента может стать
доказательством чего-то другого.
