— За одних решают папа с мамой, за других
пьяный акушер, за третьих лишняя рюмка водки, — меланхолично произнес Гесер.
Произносить «во-вторых» уже не было нужды. — Светлана, деточка! С такими
Силами, с такой предопределенностью играть опасно! Даже я не пытаюсь! Предопределено,
что у тебя может родиться дочь, которая станет величайшей фигурой в войне Света
и Тьмы! Ее слово будет менять мироздание, ее слово заставит грешников
раскаяться, при взгляде на нее упадут на колени величайшие маги Тьмы!
— Это лишь вероятность… — прошептала Светлана.
— Конечно. Судьбы нет — и к сожалению, и к
счастью. Но можешь поверить, что старый, усталый маг делает все, что может,
воплощая ее в жизнь.
— Лучше бы я осталась человеком… — прошептала
Светлана. — Лучше бы…
— А ты давно смотрела на иконы? — спросил
Гесер. — Посмотри в глаза Марии и подумай, почему они всегда печальные?
Было очень тихо.
— Я сказал вам уже больше, чем имею право
сказать. — Гесер виновато развел руками, и Антону впервые показалось, что он ни
капельки не играет. — Сказал, одной ногой заступив за грань допустимого. Решать
вам. Думать, кто фигура на игровой доске, а кто… кто разумная личность,
способная переступить через придуманные обиды!
— Придуманные? — горько спросила Светлана.
— Когда тебе объясняли необходимость мыть руки
после песочницы или заставляли завязать бантик на косичке — это тоже было
вмешательством в твою судьбу, — сказал Гесер. — И на мой взгляд — обоснованным.
— Вы мне не отец, Борис Игнатьевич! — сказала
Светлана.
— Да. Конечно. Но для меня вы все — мои дети…
— Гесер вздохнул. — Я вас в холле подожду… вернее, мы с Алишером подождем.
Захотите — подойдете.
Он вышел, а следом тенью последовал девона.
Первым заговорил Игорь:
— Самое обидное, что в чем-то он прав.
— Если бы тебе сказали, что ты должен родить
мессию, я бы с тобой поговорила о правоте! — резко ответила Светлана.
— Мне это было бы совсем уж… затруднительно… —
смущенно признался Игорь.
Антон улыбнулся первым. Посмотрел на Светлану,
сказал:
— Слушай… я помню, как ты возмущалась
несправедливостью судьбы — что у Иных, как правило, рождаются обычные люди…
— Так это я абстрактно возмущалась… — Светлана
всплеснула руками. — Ребята, у вас тут вроде накурено… Игорь молча дал ей
сигарету.
— Почему все так, за спиной? — жалобно
спросила Светлана, закуривая. — Да и какая из меня… мать мессии? Причем мессии
женского пола!
— Ну, мессия — это просто подходящий термин, —
сказал Игорь. — Расслабься.
— Я не девственница! — мрачно сообщила
Светлана. — И вообще… не считаю себя образцом добродетели…
— Не проводи лишних параллелей.
Странное дело, Игорь словно бы успокоился.
По-настоящему. И даже собрался.
— Антон, ну ты хоть что-нибудь скажи! — не
выдержала Светлана и посмотрела на него. — Тебя что, все это не касается?
— Очень надеюсь, что касается напрямую, —
ответил Антон. — И думаю, что мы должны выйти сейчас к Гесеру. Ему там тоже
несладко — сидеть и ждать.
— Он уже все знает… загодя… — Светлана
отвернулась.
— Нет. Не знает. Если мы и впрямь не пешки, то
не знает.
Слабо звякнули струны гитары. Игорь,
облокотившись о стену, взял в руки инструмент. Он запел так тихо, что замолчать
пришлось и Светлане, и Антону.
Бесы просят служить,
Но я не служу никому.
Даже себе, даже тебе,
Даже тому, чья власть
Если он еще жив —
То я не служу и ему.
Я украл ровно столько огня,
Чтобы больше его не красть…
Игорь отложил гитару, бережно опустил на
кресло. Так оставляют инструмент, когда уверены, что скоро вернутся.
— Пойдемте, что ли?
Эдгар вошел в зал заседаний Трибунала первым
из Темных. Как положено. Одновременно с Антоном, вошедшим через противоположную
дверь. Они вежливо склонили головы, приветствуя друг друга. Особой обиды на
Светлого Эдгар не чувствовал и рассчитывал на некую ответную взаимность чувств.
Да, по сравнению с маленькой запущенной
комнаткой в МГУ этот зал производил впечатление! Европа, что ни говори!
Каменные своды — тяжелые, давящие и
одновременно дающие ощущение защищенности, спокойствия. Простая металлическая
люстра — но с парой сотен свечей, и Эдгар готов был поклясться, что свечи горят
не первую сотню лет. Бернское отделение Инквизиции, говорят, размещалось в
ультрасовременном здании, Пражское, наоборот, в древнем.
Второе Эдгару нравилось больше.
Круглый зал был поделен на две части: одна
облицована светлым мрамором, другая — темным. В этой наглядной простоте,
демонстрирующей две Силы, было что-то одновременно и наивное, и возвышенное.
Маленькие конторки, место обвинителей, стояли в центре, вокруг круглой решетки,
закрывающей темную дыру в полу.
Треугольный клинышек серого мрамора рассекал
зал почти до половины. Это было место Инквизиторов, и те, конечно же, уже были
на месте. Семеро. В общем-то Инквизиция не считалась силой, равной Дозорам, но
среди этих семерых, как знал Эдгар, скрывалось двое Великих — Темный и Светлый.
Пожалуй, при желании Европейское бюро могло бы схватиться с Гесером и Завулоном
на равных.
Это радовало.
Вслед за Антоном вошли еще трое Светлых
Москвы. Гессер… ну да, конечно же, куда им без Гесера! Светлана… тоже понятно.
И этот, узбек, секретарь или порученец Гесера.
А из-за спины Эдгара уже шли по коридору
Темные. Завулон… Эдгар почувствовал приближение шефа, невольно обернулся — и
поймал дружелюбный кивок главы московских Темных. Ну-ну, улыбайся, иуда… да ты
похуже Иуды будешь, тот хоть учителя предал, а ты — ученика!
Но тут вслед за Завулоном вошли еще двое. И
если Анну Лемешеву Эдгар был готов увидеть, то вот Юрия, насмешливо
подмигнувшего ему Юрия, так вовремя предупредившего его о происках Завулона
Юрия, — никак!
— Эдгар заставил себя отвернуться от коллег и
смотреть лишь вперед.
