Из кармана она достала аптечный пузырек
темно-коричневого стекла. Этикетка была отмыта, но плохо: даже угадывались
первые буквы: «На…» Ловко открутила пробку, подставила пузырек под Наташин
мизинец, встряхнула. Капля сорвалась внутрь пузырька.
— Некоторые считают, — удовлетворенно
произнесла ворожея, — что чем больше крови в привороте — тем сильнее он будет.
Неправда. Кровь необходима качественно, но совершенно не важна количественно…
Ведунья открыла холодильник. Достала
пятидесятиграммовую бутылочку водки «Привет». Наташа вспомнила, что ее шофер
как-то называл такие «реаниматорами»…
Несколько капель водки ушло на клочок ватки,
которой Наташа послушно залепила палец. Бутылочку ведунья протянула Наташе.
— Будешь?
Почему-то Наташе живо представилось
пробуждение завтра утром — где-нибудь на другой конце города, обобранной,
изнасилованной, и ничего не помнящей о происшедшем. Она замотала головой.
— Ну я выпью, — Дарья поднесла «реаниматор» ко
рту, и одним глотком всосала водку. — Так оно лучше… работается. А ты… ты зря
меня боишься. Не разбоем живу.
Несколько остававшихся в бутылке капель тоже
ушли в пузырек с приворотным зельем. Потом, не стесняясь любопытного взгляда
Наташи, ведунья добавила туда — соль, сахар, горячую воду из чайника и какой-то
порошок с сильным запахом ванили.
— Это что? — спросила Наташа.
— У тебя насморк? Ваниль это.
Ведунья протянула ей пузырек.
— Держи.
— И все?
— Все. Напоишь мужа. Сумеешь? Можно в чай
вылить, можно в водку — но это нежелательно.
— А где тут… волшебство?
— Какое волшебство?
Наташа вновь почувствовала себя дурой.
Сказала, почти срываясь на крик:
— Тут капля моей крови, капля водки, сахар,
соль и ваниль!
— И вода, — добавила Дарья. Уперла руки в
бока. Иронически посмотрела на Наташу: — А ты чего хотела? Сушеный глаз жабы?
Яйца иволги? Или мне туда высморкаться? Тебе что нужно — ингредиенты, или эффект?
Наташа молчала, ошеломленная этой атакой. А
Дарья, уже не скрывая насмешки, продолжала:
— Милая ты моя… да если бы я хотела
впечатление на тебя произвести — произвела бы. Не сомневайся. Важно не то, что
в пузырьке, важно — кто делал. Не бойся, иди домой, и пои мужа. Зайдет он еще к
тебе?
— Да… вечером, звонил, что вещи заберет
кое-какие… — пробормотала она.
— Пусть забирает, только чайком его напои.
Завтра обратно вещички потащит. Если пустишь, конечно, — Дарья усмехнулась. —
Ну что ж… последнее осталось. Берешь на себя тот грех?
— Беру, — Наташа вдруг поняла, что уже не
может с полным основанием посмеяться над сказанным. Что-то здесь было не
смешно. Уж слишком серьезно обещала ворожея. И если завтра и впрямь вернется
муж…
— Твое слово, мое дело… — Дарья медленно
развела руки. Заговорила скороговоркой: — Красная вода, чужая беда, да гнилое
семя, да лихое племя…Что было — того нет, чего не было — не будет… Вернись в
никуда, растворились без следа, по моей воле, по моему слову…
Ее голос упал до нечленораздельного шепота.
Минуту ворожея шевелила губами. Потом с силой хлопнула ладонями.
Видимо, разыгралось воображение — Наташе
показалось, что по кухне пронесся порыв ледяного ветра. Зачастило сердце, кожа
пошла мурашками.
Дарья тряхнула головой, посмотрела на Наташу,
кивнула:
— Все. Иди, милая. Иди домой, дочка, жди мужа.
Наташа встала. Спросила:
— А что… когда мне…
— Как понесешь — сама про меня вспомнишь.
Ждать буду три месяца… а если не дождусь — не обессудь.
Наташа кивнула. Сглотнула возникший в горле
комок. Почему-то сейчас она твердо верила во все, обещанное знахаркой… и при
этом до боли ясно понимала, что через три месяца, если и впрямь все получится,
ей будет нестерпимо жалко отдавать деньги. Появится искушение списать все на
совпадение… ну не отдавать же пять тысяч долларов этой грязной шарлатанке?
И в то же время она понимала — отдаст. Может
быть, до последнего дня протянет, но принесет.
Потому что будет помнить этот легкий хлопок
неухоженных ладоней, и эту волну холода, внезапно распространившуюся по кухне.
— Иди, — с легким напором повторила ворожея. —
Мне еще ужин готовить, в квартире убираться. Давай, давай…
Наташа вышла в темную прихожую, с облегчением
скинула тапочки и надела туфли. Колготки, кажется, выдержали… надо же, и не
надеялась…
Она посмотрела на ворожею, пытаясь найти
какие-то слова — поблагодарить, уточнить, может быть даже — пошутить, если
получится, конечно…
Но Дарье было не до нее. Глаза ворожеи
округлились, она смотрела прямо в запертую дверь, слабо водила перед собой
руками, и шептала:
— Кто… кто… кто?
А в следующий миг дверь за спиной Наташи с
грохотом распахнулась. Прихожая враз оказалась заполненной людьми: двое мужчин
крепко держали ворожею за руки, еще один быстрым шагом прошел на кухню — не
оглядываясь, видимо хорошо знал планировку. Рядом с Наташей оказалась молодая
черноволосая девушка. Все мужчины были одеты просто, и как-то нарочито
неприметно: шорты, в которых по случаю невиданной жары ходило девяносто
процентов мужского населения Москвы, футболки. У Наташи вдруг мелькнула
неожиданная и пугающая мысль, что сейчас такая одежда — нечто вроде неброских
серых костюмов работников спецслужб.
— Как нехорошо, — осуждающе сказала девушка,
глядя на Наташу и качая головой. — Как гнусно, Наталья Алексеевна.
В отличии от мужчин она была в темных джинсах
и джинсовой куртке. На шее поблескивал кулон на серебряной цепочке, на пальцах
— несколько массивных серебряных колец: вычурных, фигурных, с головами драконов
и тигров, переплетающимися змеями, какими-то странными, похожими на буквы
неизвестного алфавита, узорами.
— О чем вы… — упавшим голосом спросила Наташа.
Вместо ответа девушка молча расстегнула ее
сумочку, достала пузырек. Поднесла Наташе к самым глазам. И вновь укоризненно
покачала головой.
— Есть! — крикнул с кухни ушедший туда парень.
— Все налицо, ребята. Один из державших ворожею вздохнул, и каким-то скучным
голосом произнес:
