Чертовщина какая-то. Ночной Дозор… Что же я
этим сказать-то хотел? А этот зубастый сразу заскулил и уполз назад, в кусты.
Отхлебнув еще пива, я в который раз попытался
осмыслить произошедшее.
Итак, я вышел из дому…
Стоп.
Я растерянно поставил бутылку на столик.
Вероятно, я выглядел сейчас очень глупо, но смотреть на меня было некому — в
купе я ехал один.
Стоп.
Я вдруг осознал, что совершенно не помню
собственного дома.
Вообще ничего не помню из прошлой жизни.
Воспоминания начались там, в промозглом зимнем парке, за несколько секунд до
нападения. А все, что раньше — покрыто мраком. Точнее даже не мраком, а
странной серой пеленой, вязкой, тягучей и почти непроницаемой. Серым-серым
клубящимся сумраком.
Ничего не понимаю.
Я со смесью растерянности и испуга оглядел
купе. Купе как купе. Столик, четыре полки, коричневый пластик, бордовый
дерматин. За окном проползают редкие ночные огоньки. На соседней полке — моя
сумка…
Сумка!
Я сообразил, что понятия не имею, что в моей
сумке. Вещи, должно быть. А по вещам можно многое понять. Или вспомнить. Зачем
я еду в Москву, например. Я отчего-то был уверен, что вещи могут помочь
пробудиться внезапно отказавшей памяти. Наверное, я об этом раньше читал или
слышал от кого-нибудь.
Потом спохватился и полез под свитер, потому
что сообразил: в левом нагрудном кармане — паспорт. Начнем с имени, а там,
глядишь, действительно остальное вспомнится.
Со смешанными чувствами я взглянул на желтоватую
страницу, оттененную прихотливыми завитушками. На фотографию. На то самое лицо,
которое всегда — может, лет тридцать, а может, и первый день — я привык
отождествлять с единственным и неповторимым «я».
Лицо оставалось знакомым до мельчайшей
черточки. От шрама на скуле до ранней проседи в волосах. Но Бог с ним, с лицом.
Сейчас меня больше интересовало не это.
Имя.
Рогоза Виталий Сергеевич. Дата рождения — 28
сентября 1965 года.
Место рождения — город Николаев.
Перевернув страничку, я прочел все то же самое
по-украински, заодно удостоверился, что пол у меня — мужской, а паспорт выдан
организацией с на редкость громоздкой аббревиатурой — РО НГУ УМВД Украины.
Страничка «Семейное положение» была девственно чиста. Я вздохнул — не то с
облегчением, не то с разочарованием.
Дальше — извечное бремя и проклятие любого
экс-совка: прописка. Город Николаев, улица Чайковского, 28, квартира 28.
Надо же, опять двадцать восемь, да еще два
раза. И тут ассоциации действительно начали срабатывать — я вспомнил, что этот
дом стоит на углу Чайковского и Молодогвардейской и что рядом с ним находится
двадцать восьмая школа (опять эта цифра!). Я вспомнил все, отчетливо и ярко,
вплоть до обугленного тополя под собственным окном — жертву химических
экспериментов пацана, живущего этажом выше. Какой только дряни не выплескивал
он из окна на многострадальное дерево! Вспомнил, как мы пьянствовали лет пять
назад в соседнем доме, у Доцента; как кто-то тогда легкомысленно послал подальше
соседку снизу, пожаловавшуюся на шум, а она оказалась армянкой, женой какого-то
местного бонзы, как потом набежало этих армян черным-черно, как нам надавали по
рожам, и как мне пришлось выбираться из дальней комнаты через форточку, потому
что окно не открывалось, и спускаться по водосточной трубе. Увидев, что один из
горе-пьяниц исчез из блокированной квартиры, армяне кулаки попридержали и в
конце концов с ними как-то удалось договориться. И еще я запомнил свое горькое
удивление, когда звал на помощь местных дружков-знакомых, с которыми
неоднократно пилось пиво в окрестных ларьках, и ни один со мной не пошел.
Я оторвался от неожиданно ярких воспоминаний.
Так, значит, прошлое у меня все-таки было? Или
это лишь воспоминания, не имеющие под собой ничего?
Разберемся.
Из паспорта я почерпнул еще совершенно сейчас
бесполезную информацию о том, что «право на бесплатную приватизацию жилья я
реализовал в объеме (объем был не указан) при норме в 24,3 метра».
И все.
Задумчиво спрятал документ в карман — тот же,
нагрудный, левый, и пристально поглядел на сумку. Что поможешь мне вспомнить
ты, черно-зеленая спутница с заморской надписью FUJI на выпуклом боку?
Авось, да поможешь вспомнить хоть что-нибудь…
Тихо пропела расстегиваемая молния. Я откинул
верхний лоскут и заглянул.
Сверху в полиэтиленовом пакетике лежали зубная
щетка, тюбик «Бленд-а-меда», пара дешевых одноразовых станочков для бритья и
черный благоухающий флакон, видимо, с одеколоном.
На полку.
В следующем пакете обнаружился теплый
шерстяной свитер явно ручной, а не машинной вязки. Тоже в сторону.
Пару минут я рылся в пакетах — чистое белье,
футболки, носки, теплая клетчатая рубашка…
Ага, вот что-то отличное от одежды.
Мобильный телефон. Небольшая трубка в кожаном
чехле с выдвигающейся антенной. Память отреагировала сразу же:
«Приеду в Москву, надо купить карточку…»
Зарядное устройство тоже было на месте.
И наконец, на самом дне, еще один пакет. С
какими-то брикетами.
Заглянув внутрь, я оторопел. В обычном
полиэтиленовом пакете с полустершимся и поэтому уже совершенно неузнаваемым
рисунком в два слоя лежали упаковки денег. Американских долларов. Десять
упаковок. Сотками. Это сто тысяч.
Рука сама потянулась к двери и повернула
собачку замка.
Ё-моё, а это-то у меня откуда? И как я провезу
такую уйму денег через границу? Впрочем, таможенникам можно сунуть по сотке в
зубы — наверняка отстанут.
Эта находка практически ничего не пробудила в
моей памяти, кроме разве что мысли о дороговизне московских гостиниц.
Все еще пребывая в некотором ступоре, я сложил
вещи назад в сумку, застегнул ее и сунул под полку. И немного порадовался, что
рядом с открытой бутылкой пива стоит еще одна, непочатая.
Новости явно стоило залить успокоительным.
Не знаю почему, но успокоительное почему-то
подействовало на меня больше как снотворное. Я ожидал, что придется долго
лежать под стук колес, жмуриться от внезапно накатывающего на несколько
мгновений света и мучительно размышлять.
