— Хватит ломать комедию, Темный. Коготь у
тебя, больше ему быть негде. Я перестал его чувствовать, но это дела не меняет.
Сейчас ты отдашь Коготь мне и — повторяю второй раз — уберешься из Москвы
навсегда. Учти: ты первый, кому я вторично предлагаю убраться с миром. Первый
за очень-очень много лет. Я понятно изъясняюсь?
— Куда уж понятнее, — проворчал я, прикинул
собственные силы и решил, что игра стоит свеч.
Мысленно потянувшись к ничего плохого не
подозревающей волшебнице, я зачерпнул у нее Силы сколько смог, пока она не
опомнилась, добавил из портала, и все это быстро, как мог быстро.
И открыл свой портал. Прямо у себя под ногами.
Одновременно я вышел из сумрака.
В общем, если бы я стоял на крышке
канализационного люка и крышка внезапно исчезла, эффект получился бы сходным. Я
просто провалился — для Гесера и остальных. Провалился и исчез.
От Гесера подпитываться я не рискнул — что-то
подсказало: не стоит пока с ним тягаться. Ты можешь создать кокон, куда Гесеру
не заглянуть без подготовки. Ты можешь таскать энергию у волшебницы, которая,
вполне вероятно, станет Великой — это откровенное мальчишество и может пройти
только один раз. Но ввязываться в открытую стычку с шефом Ночного Дозора —
рановато тебе пока, Виталий Рогоза, Иной, Темный.
Скажи спасибо, что благополучно унес ноги. Я
сказал «спасибо» и рухнул в сугроб с высоты нескольких метров. Вокруг было
темно. Почти темно. Только луна над головой. А вокруг простирался лес.
Я находился на просеке, прямой, как проспект
Ленина в Николаеве. Широкой, метров пятнадцать просеке. Слева — стена леса,
справа — стена леса, а впереди, над серебрящейся полосой нетронутого снега, —
луна. Почти полная.
Это было красиво, безумно красиво — лунная
просека, ночь, снег… Я даже полюбовался бы вволю,
Но я начал мерзнуть.
Кое-как выбравшись из сугроба, я огляделся.
Снег продолжал казаться нетронутым. Но где-то вдали я различил характерный
перестук колес пригородной электрички.
М-да. Маг хренов. Повелитель темных порталов.
Портал открыть — открыл. А куда ему замкнуться — не позаботился. И вот
результат: один, в жалком свитере (в смысле — без куртки и шапки) в зимнем
лесу.
Злясь на себя, я нащупал за пазухой
продолговатое и твердое, решил пока кокон не снимать и побрел навстречу луне.
По дивной снежной целине лунной просеки.
Очень скоро я понял, что идти по сугробам —
удовольствие сомнительное. Пришлось забирать к лесу — я здраво рассудил, что у
деревьев снега должно быть поменьше.
К моему собственному изумлению, я оказался
прав на двести процентов. Во-первых, сугробов у кромки леса и впрямь не
нашлось, да плюс, во-вторых, нашлась тропинка. В меру утоптанная. В тени я ее
раньше просто не замечал.
Кто-то из древних сказал, что дороги всегда
ведут к тем, кто их строил. Да и не оставалось у меня другого выхода. И я пошел
по тропинке. Пошел, а потом побежал, чтобы согреться.
«Буду бежать, пока не устану, — подумал я. — А
потом пойду в сумрак… греться».
Надеюсь, у меня хватит сил и на бег, и на
сумрак.
Бежал я минут пятнадцать; ветра не было
совершенно, поэтому я даже слегка разогрелся. Просека все тянулась и тянулась,
снег все серебрился и серебрился. Здесь не мне, здесь уместнее было бы бежать
какому-нибудь древнему витязю в куртке мехом наружу и с зачарованным мечом при
поясе. И с верным прирученным волком в нескольких шагах впереди…
Едва я подумал о волке, откуда-то слева
донесся лай. Собачий. Волки взлаивают иначе. Да и то не зимой.
Я остановился и пригляделся. Теплый оранжевый
свет мерцал среди деревьев; помимо лая донеслись и голоса. Голоса людей.
Раздумывал я недолго. Прошел еще чуть-чуть
вперед, достиг ответвляющейся в направлении костра тропинки и свернул.
Скоро на меня выскочили сразу две собаки —
белая, почти неразличимая на фоне снега карельская лайка — хвост бубликом и
черный как смоль мохнатый ньюфаундленд. Лайка брехала звонко, что твой
колокольчик; ньюф глухо бухал: «Буафф! Буафф!»
— Петро! Ты? — донеслось от костра.
— Нет, — с сожалением отозвался я. — Это не
Петро. Погреться можно?
По правде говоря, я собирался в первую очередь
вовсе не греться. Я хотел выяснить, где нахожусь. Чтобы не брести наугад через
лес, а выйти прямо к электричке.
— Давай сюда! Собак не бойся, не тронут!
Собаки действительно не тронули. Лаечка настороженно бегала на постоянной
дистанции метра в четыре, а ньюф просто подкатился к ногам, обнюхал ботинки,
фыркнул и убежал к костру.
Людей у костра насчитывалось больше десятка.
На длинной цепи, перекинутой через толстый горизонтальный сук ближайшей сосны,
висел объемистый котелок, в котором что-то многообещающе булькало. Народ сидел
на двух бревнах, у большинства в руках наблюдались железные кружки, и кто-то
как раз открывал очередную бутылку водки.
— О как! — сказал бородатый, похожий на
геолога парень, когда я вышел из темноты на свет. — В свитерке!
— Извините, — вздохнул я. — У меня мелкие
проблемы.
— Садись, — тут же подвинулся кто-то. Меня
усадили чуть ли не силой и мгновенно сунули в руки кружку с водкой.
— Давай!
Ослушаться я не решился. Горло обожгло, но уже
спустя несколько секунд я окончательно забыл, что на дворе зима.
— Степа! У тебя куртяк вроде был? — продолжал
распоряжаться бородатый.
— Был, — подтвердили с противоположного бревна,
и кто-то резво убежал чуть в сторону, где в промежутках между деревьями чернели
натянутые палатки.
— А у меня шапка есть, — сказала пухленькая
девчонка с косичками, как у школьницы. — Сейчас…
— Ты давно мерзнешь? — спросил меня бородатый.
— Да не очень. Минут двадцать всего. Только не
спрашивайте, как я здесь оказался.
— Не будем, — пообещал бородатый. — Счас плов
сготовится. Мы тут до завтра. Переночевать найдем где, и спальник лишний
найдется. Ну а завтра в Москву. Можешь с нами, можешь без нас.
— Спасибо, — сказал я. — С удовольствием.
— У нас тут день рождения, — объяснил мне
Степа, приближаясь с сине-зеленой лыжной курткой в руках. — Вот, держи.
— Спасибо, ребята, — поблагодарил я искренне.
В основном даже не за радушие и гостеприимство, а за отсутствие излишних
вопросов.
