За рулем сидел коротко стриженный парень лет
двадцати пяти, начисто лишенный шеи. Голова как-то просто и очень естественно
примыкала к корпусу. Глаза были пустые; в общем, парень очень напоминал героя
анекдота — боксера «а еще я туда ем». Зато рефлексы у него оказались
фантастические. Я сильно подозреваю, что он смог бы вести машину, даже потеряв
сознание.
— А? — сказал он мне, когда я устроился
позади, по соседству с его необъятной кожаной курткой.
— Едь-едь. В Москву. На Тверской меня
высадишь. И снова чуть-чуть коснулся его через сумрак.
— А… — сказал парень и тронул «девятку».
Несмотря на скользкую дорогу и вынужденный ступор, гнал он за сотню. Машина
слушалась отменно, резина на ней какая-то особенная, что ли?
В Москву мы въехали откуда-то с северо-запада,
вырулив на Волоколамское шоссе. Поэтому проскочили полмегаполиса очень быстро и
ехали почти все время прямо. До самого офиса Дневного Дозора на Тверской.
Хорошо, что мне попался замечательный
водитель, да трасса располагала поглубже утопить акселератор. Вдобавок мы очень
удачно зацепились за зеленую волну.
Когда мы проезжали мимо Сокола, я понял, что
меня засекли.
Меня и Коготь.
Но догнать в утренней Москве мчащуюся прямо и
без перестроений «девятку» — вещь почти нереальная.
На Тверской я вышел, сунув бесшеему
автогонщику сотку в ладонь. Рублей, не долларов.
— А? — выдохнул он и принялся озираться.
Конечно, он ничего не запомнил, и теперь скудным своим интеллектом пытается
разрешить почти неразрешимую задачу: как с подмосковной трассы он перенесся в
самый центр Москвы?
Я не стал ему мешать и оставил наедине с
неразрешимой задачей.
Рефлексы у него все же на зависть: «девятка»
тронулась почти сразу. Но лицо парня с отвисшей челюстью было обращено к
боковому стеклу. Так он и исчез из виду. А я пересек улицу и направился к входу
в офис.
В проходной было очень сильно накурено.
Магнитофон, филипсовский «Бум-бокс», негромко играл какую-то песню. Мелодия
была тягучей и мощной, голос таким хриплым и низким, что я не сразу узнал
Бутусова:
Холоден ветер в открытом окне,
Длинные тени лежат на столе,
Я — таинственный гость в серебристом плаще,
И ты знаешь, зачем я явился к тебе.
Дать тебе силу,
Дать тебе власть,
Целовать тебя в шею,
Целовать тебя всласть!
Юнец-вампир, блаженно щурящийся и одними
губами подтягивающий припев, при виде меня потерял дар речи. Второй дежурный,
столь же моложавый маг-алхимик, уже тараторил доклад в телефонную трубку.
— Вас ждут, — сообщил он. — На девятом. Вампир
хоть дар речи и потерял, но лифт все же вызвал. А я внезапно почувствовал, что
в лифт заходить и тем более подниматься мне никак нельзя. Нельзя, и все тут.
— Передайте, что я жив и у меня все в порядке.
Но я спешу, — сказал кто-то-внутри-меня.
Я вышел назад на Тверскую.
Снова меня «несло». Я не колебался — свернул
налево. К Красной площади.
Я еще не знал, что меня туда гнало и зачем. Но
этой заключенной во мне силе я мог только повиноваться. И еще я чувствовал, как
ожил, задышал Коготь Фафнира.
Каждая пядь земли, каждый квадратный сантиметр
асфальта был здесь пропитан магией. Старой, въевшейся в камень зданий, в
дорожную пыль.
Красной громадой высился чуть справа
Исторический музей. Я даже не знал, действует ли он ныне или в очередной раз
сильно изменившейся историей многострадальной России превращен во что-нибудь
вроде казино. Впрочем, нет времени выяснять. Я прошел мимо.
Булыжник Красной площади, помнивший и
неспешный шаг царей, и сапоги революционных солдат, и гусеницы советских
бронетанковых монстров, и ряды первомайских колонн, казался воплощением
московской незыблемости. Этот город стоял и будет стоять, и ничто — ни дрязги
обычных людей, ни даже вечная пикировка Дозоров — не в силах поколебать это
спокойное величие.
Я вышел на площадь и огляделся. Чуть слева
бурлил ГУМ. Справа высилась зубчатая стена Кремля; перед ней пирамидкой
возносился Мавзолей. Уж не туда ли меня влечет?
Нет, не туда. Ну и хорошо. Как бы ни
относились к бывшему вождю в России, грешно нарушать покой умерших. Причем
умерших навсегда и бесповоротно — не был он Иным… и хорошо, что не был.
Я шел по площади, не ускоряя шага. Несколько
аспидных членовозов вырвались с территории Кремля и канули в переулки.
Безмолвно поздоровалось со мной Лобное место. Провели взглядами гражданин Минин
и князь Пожарский. Дохнул расписными головами храм Василия Блаженного.
Сила. Сила. Сила…
Здесь ее было столько, что выложившийся Иной
мог бы восстановиться в считанные мгновения.
Но никто и никогда ничего подобного не
сделает. Потому что это чужая сила. Ничья. Непокорная и неподвластная. Сила
минувших столетий. Сила низвергнутых царей и генсеков. Тронешь — развеет.
Я огляделся — в который раз.
И заметил его.
Инквизитора.
Инквизитора не спутаешь ни с кем — ни со
Светлым, ни с Темным, ни тем более с обычным человеком.
Инквизитор смотрел на меня в упор, и
непонятно, почему я заметил его только сейчас.
Он был один, совершенно один, вне всяких
суетных силовых раскладов, альянсов и договоров. Он олицетворял Справедливость
и Инквизицию. Он хранил Равновесие. Надо ли спрашивать, зачем он здесь?
Я подошел почти вплотную.
— Ты правильно сделал, что не ослушался, —
сказал Инквизитор.
Я откуда-то знал: его звали Максимом. Он протянул
руку и велел:
— Коготь.
В голосе его не было ни капли властности, ни
тени нажима. Но я не сомневался, что этому голосу подчинился бы каждый, вплоть
до шефа любого из Дозоров.
Я медленно, с нескрываемым сожалением полез за
пазуху.
Коготь бурлил, перемалывая окрестную Силу.
Едва он оказался в моей руке, меня захлестнула тугая волна; в каждую клеточку
врывалась дареная Когтем мощь, весь мир, казалось, готов был рухнуть на колени
и покориться. Мне. Обладателю Когтя Фафнира.
— Коготь, — повторил Инквизитор.
