Любая схватка, начиная от банального мордобоя
и кончая интригами государств и Дозоров, — это поединок информации. Кто точнее
представляет себе силы и цели противника — тот и побеждает.
Цели Завулона и цели Антона не могут быть
одними и теми же. Это абсолютно исключено. Но если сказанное шефом Дневного
Дозора было сказано именно в расчете на то, что Антон отвергнет саму мысль
пропустить заседание Трибунала?
Где правда, а где ложь? Слова Завулона —
клетка, но внутри клетки — капкан, а внутри капкана — мышеловка, а внутри
мышеловки — отравленная приманка… Сколько слоев лжи надо снять, чтобы
обнаружить правду?
Антон достал из кармана монетку. Подбросил…
усмехнулся и спрятал в карман, даже не глянув, что выпало — орел или решка.
Это не метод.
Если один из двух выходов — ловушка, значит,
надо искать третий.
Чтобы попасть на рассвете на заседание
Трибунала, нужно было или очень рано встать, или не ложиться вовсе. Я предпочел
второе. Отосплюсь потом.
Коллеги-Темные некоторое время настойчиво
пытались вытянуть из меня мотивы моих поступков, но поскольку я и сам мало
понимал, почему именно поступаю так, а не иначе, многого они от меня не
добились.
До вечера не произошло ничего особенно
интересного; я лишь съездил в магазинчик, нарезающий диски для моего
модернового плейера, и поинтересовался, хранятся ли у них матрицы сборников,
заказываемых клиентами? Оказалось — хранятся. И я зачем-то заказал копию диска,
составленного Антоном Городецким, Светлым магом. Возможно, я пытался
представить через музыкальные пристрастия его взгляд на мир? Не знаю… Последнее
время я разучился задавать вопросы, потому что слишком редко нахожу ответы. И
еще реже — верные ответы.
И еще одно врезалось мне в память в этот
вечер: встреча в метро. Я возвращался из музыкального магазинчика. На метро.
Сидел, сунув руки в карманы куртки (спасибо, коллеги-Темные забрали мои вещи из
штаба в аэропорту) и слушал купленный диск. Никольский пел «Зеркало мира». Мне
было хорошо и покойно.
Сущность явлений и лет вереница,
Лица друзей и маски врагов
Ясно видны и не могут укрыться
От взора поэта — владельца веков.
Свет дальних звезд и начало рассвета,
Жизни секреты и тайны любви
В миг вдохновенья, солнцем согретый,
Все отражается в душе поэта,
В зеркале мира…
И вдруг что-то неуловимо изменилось вокруг.
Диктор как раз предостерегал незадачливых пассажиров: двери, мол, закрываются.
Я нажал на «паузу» и вскинулся, оглядываясь.
И увидел его. Подростка лет
четырнадцати-пятнадцати. Несомненно, он был Иным. Наверняка инициированным,
поскольку он завороженно глядел на меня через сумрак и от сумрака достаточно
умело заслонялся. Но его аура была девственно чиста. Чиста, как свежевыпавший
снег, одинаково далеко отстоящий и от Света, и от Тьмы. Он был Иным, и при этом
ни Светлым, ни Темным.
Мы смотрели друг на друга очень долго, весь
путь до следующей остановки. Наверное, мы продолжали бы смотреть и дальше, но
подростка одернула статная женщина, видимо мать.
— Егор! Ты уснул? Выходим.
Подросток встрепенулся, в последний раз
взглянул на меня с неясной тоской и шагнул на перрон. А я остался в вагоне.
Еще с минуту я не мог прийти в себя,
по-прежнему не понимая, чем поразил меня этот Иной. Что-то он мне напомнил.
Что-то очень важное, но неуловимое. Я никак не мог сообразить — что.
Лишь вернувшись к Никольскому и «Зеркалу
мира», я немного успокоился.
В зеркале видно, кто и как жил,
Видно, кто песню — неправду сложил,
Видно, кто хочет, чтобы все же была ночь,
Видно, я должен людям помочь.
Зеркало мира есть у меня,
Хочешь взглянуть — так не бойся огня,
Этот огонь воспоет моя лира,
Пусть люди знают — есть добрая сила
В зеркале мира…
Странно. Эта песня больше подошла бы Светлым.
Так почему же у меня, у Темного, так щемит где-то у сердца?
С этим неясным чувством я и вернулся в офис
Дневного Дозора. Пожилой, умудренный годами дядька-вампир шарахнулся от меня,
как святоша от искуса. Я встрепенулся и вдруг сообразил, что в моей собственной
ауре цветут голубовато-белым несколько светлых полос.
— Простите. — Я привел ауру в порядок. — Это
маскировка.
Вампир подозрительно поглядел на меня; из
дежурки выглянула вампирша — можно было спорить на что угодно — жена.
Печати мои они проверили очень тщательно и,
похоже, собирались мурыжить меня до последнего, но тут в офис вошел Эдгар с
молоденькой ведьмой. Он понял все с первого взгляда, и не в меру бдительной
вахте хватило единственного движения бровью. Эдгар кивнул мне и пошел к лифтам.
Ведьма поедала меня взглядом.
В лифте она осмелилась на вопрос:
— Вы новенький?
Ее голос выражал целый спектр эмоций и
устремлений, анализировать которые у меня не возникло ни желания, ни
возможности. При Эдгаре и остальных сильных Иных мне почему-то не хотелось
демонстрировать собственную силу.
Эдгар заинтересовался, причем я ощутил, что
ему действительно интересно, как я отвечу.
— Ну, в определенном смысле — новенький.
Ведьмочка улыбнулась.
— А правда, что вы в одиночку разогнали
четверых боевиков-Светлых и убили тигрицу?
Эдгар еле заметно искривил губы в
саркастической улыбке, но снова заинтересованно промолчал.
— Правда.
Задать новый вопрос ведьма не успела. Мы
приехали.
— Алита, — сказал Эдгар почему-то густым
шаляпинским басом. — Нашего гостя будешь мучить потом. Сначала отчитайся перед
Анной Тихоновной…
Алита с энтузиазмом кивнула и обратилась ко
мне:
— А можно к вам на кофе заглянуть? Через
часик?
— Можно, — позволил я. — Только у меня нет
кофе.
— Я принесу, — пообещала ведьмочка. И
направилась к офису.
