Предпочти мы метро — успели бы гораздо раньше.
А так спустя полчаса все еще ползли по запруженной Остоженке в сторону
проспекта Вернадского. Пробка росла и отращивала солидный, как у кометы, хвост,
направленный к центру Москвы.
— Елы-палы, — сердито прошипел Шагрон. — Можем
ведь и застрять.
— Откроем портал, — пожал я плечами. Шагрон
посмотрел на меня странно.
— Виталий! Мы едем на заседание Трибунала под
патронажем Инквизиции! Твой портал сдохнет в двух километрах от цели!
— А, — сказал я беспечно. — Верно. Я и забыл.
Кстати, об этом я мог бы догадаться и сам.
Магические воздействия и вообще применение магии в процессе работы Трибунала
запрещены. Я-во-мне услужливо подсказал, что ранее случались нарушения, но лишь
в годы свирепых перемен, напрямую связанных с собственно нарушениями.
Впрочем, сейчас ведь тоже время перемен. Конец
тысячелетия. Перелом. Вон, летом с каким страхом народ ожидал затмения, как
дрожал перед турецким землетрясением… И ничего, пережили.
Правда, пережив, все мы стали немного другими.
И Иные, и особенно люди.
— М-мать! — заорал Шагрон, выдергивая меня из
раздумий.
Я не успел даже взглянуть в лобовое стекло.
Одновременно с оглушительным ударом меня швырнуло вперед, мучительно сжало
грудную клетку, ремень безопасности пребольно впился в грудь. С противным
тонким свистом на руле выросла пузатая подушка, и Шагрон, скользнув по ней
лицом и грудью, грянулся о место, где стекло смыкалось с крышей. Противно
тренькнуло где-то снаружи, посыпалось мелкое стеклянное крошево. На снег оно
падало бесшумно, но об обшивку соседних автомобилей выбивало беспорядочную
барабанную дробь.
И, словно в насмешку, нас шарахнуло сзади. В
корму, в багажник.
Пару секунд, похожих, наверное, на старт
космического челнока, и меня прекратило жевать и швырять. Настал блаженный миг
динамического покоя.
Шагрон сполз по рулю назад в кресло, оставляя
кровавый след на пузыре. Кажется, у него еще и рука была сломана. Не
пристегнулся, дурак… Сколько теперь будет регенерировать?
Вокруг надрывались автомобильные сигналы.
Со смешанным чувством я отстегнулся и толкнул
дверцу. Встал на усыпанную битым стеклом и покрытую утрамбованным снегом
дорогу.
Под небольшим углом наш капот был протаранен
красной «нивой». А в смятый, словно надкушенный, багажник тыкался мордой
холеный японский джип. Некогда холеный. Впрочем, джип не слишком пострадал:
фару разбил на кенгурятнике да сам кенгурятник слегка погнул. Видно, успел
притормозить.
— Ты че, козел? — налетел на меня некто из
джипа, состоящий из затененных очков, бритой башки, бочкообразного торса,
затянутого в нечто малиново-черное, и стильных штиблет сорок последнего
размера.
Глаза у этого субъекта были белые, как аура
младенца… или как аура парнишки Егора из метро.
Не видит, что ли, протаранившей нас «нивы»?
И тут малиновые одежды субъекта вспыхнули
тусклым синеватым огнем. Субъект завизжал, как боров под ножом.
Я узнал заокеанское заклинание, именуемое в
народе «спайдерфлейм». «Паучье пламя». И тут меня, не успевшего опомниться от
атаки малинового, взяли за шиворот и развернули.
Вот уж кого я не ожидал увидеть, так это его.
Светлого мага-меломана, Антона Городецкого.
— Кто ты? — яростно прошептал он. — Кто ты,
забери тебя Тьма? Только не ври!
Глаза у него были еще белее, чем у пляшущего
нечто на манер джиги субъекта из джипа.
В моей голове словно что-то щелкнуло. А губы
сами прошептали два слова:
— Зеркало мира…
— Зеркало… — эхом повторил Светлый. — Будь вы
прокляты! Будь все проклято!
Мне захотелось ехидно ввернуть, что проклятия
— удел Темных, но я сдержался. Правильно сделал, что сдержался. Аура Антона
бушевала багровым и лиловым. Я, бесспорно, был сильнее его, но… казалось, что
сейчас Городецкого поддерживает какая-то непонятная сила, ни к Свету, ни к Тьме
отношения не имеющая, но не менее могучая. И исход поединка, случись он, был
для меня неясен.
Отпустив воротник моей куртки, Антон
развернулся и слепо побрел прочь, протискиваясь между машинами и не обращая
внимания на гудки и проклятия из-за приспущенных стекол. Где-то совсем рядом
завывали сирены автоинспекции. Пробка наглухо закупорила Остоженку, лишь на
встречной полосе осталась узкая щель, в которую торопливо, с матерками и
бибиканьем, протискивались по одному редкие счастливцы.
Я взглянул на часы. Чтобы добраться до
Университета, у меня осталось пятнадцать… впрочем, уже четырнадцать минут.
Причем транспортной магией я пользоваться заведомо не мог.
Первым делом — как там Шагрон?
Обойдя «ниву» с распахнутой дверцей, я подошел
к пострадавшему «BMW» со стороны шофера. Шагрон был без сознания, но в первый
же миг опасности он рефлекторно сообразил поставить охранную пленку и
скользнуть в сумрак. И теперь он регенерировал, словно куколка, и жадный сумрак
ничего не мог ему сделать.
Выживет. Оклемается, причем достаточно быстро.
Вероятнее всего, в карете «Скорой помощи», ежели та сумеет пробиться сквозь
пробку. Шагрон достаточно сильный маг, чтобы такая мелочь, как автомобильная
авария, смогла серьезно ему повредить.
А значит, до встречи, Шагрон. Думаю,
Инквизиция не будет на тебя в претензии. Форс-мажорные обстоятельства все-таки.
И тут я увидел свое спасение. Ловко
лавирующего по самому краю проезжей части паренька на мизерном оранжевом
мокике. Вот кому никакие пробки не страшны…
Хоть, конечно, не сезон для подобного
транспорта. Но все же…
И я скользнул в сумрак.
В сумраке мокик был похож на сказочного
конька-горбунка. Маленький, с рожками-рулем и глазиком-фарой.
— Слазь, — велел я пареньку.
Тот покорно встал на ноги.
Перемахнув через капот бежевого «опеля», я
принял руль. Мокик преданно фырчал на холостых оборотах.
Ну, вперед. Паренек манекеном застыл на
тротуаре, слепо сжимая в руке вложенные мною доллары. А я крутанул на себя
рукоятку газа и, чуть не ободрав полированный бок ближайшей машины, стал
протискиваться к границе пробки. К Садовому кольцу.
