— Они часто встречались последнее время, —
признал Антон. — Он даже ездил к ней за город, а ведь Тигренок очень ценила
уединение. И когда Андрей… ну он-то зачем полез к этому Рогозе?
— Чтобы покрасоваться перед Тигренком… — Гесер
вздохнул. — Эх, мальчики-девочки, молодо-зелено, пыжитесь друг перед другом,
хвастаетесь магией, боевыми шрамами, талисманами и оберегами… ну почему в вас
столько людских глупостей?
— Да потому что мы — люди. Иные люди, но
именно люди. А настоящими Иными становимся не сразу.
Гесер кивнул:
— И снова ты прав, Антон. Надо прожить
человеческую жизнь, полноценную, лет восемьдесят или сто, потерять родных и
близких из числа людей, увидеть, как смешны политики, строящие тысячелетние
империи, и философы, творящие вечные истины для одного-двух поколений… вот
тогда становишься Иным. А пока ты живешь свою первую, обычную человеческую
жизнь — остаешься человеком. Пусть даже умеешь ходить в сумрак, произносить
заклинания и прослеживать линии реальности… Ты пока еще человек, Антон. И
Светлана человек. И Тигренок… и Андрейка… были людьми. Вот на человеческом-то
вас Тьма и ловит. На слабостях, на эмоциях…
— Разве любовь — это слабость?
— Если любовь в тебе — это сила. А если ты в
любви — это слабость.
— Мы пока не умеем по-другому.
— Умеете, Антон. С трудом, но умеете… — Гесер
посмотрел ему в глаза. — Ну? Ты по-прежнему обижен на меня?
— Нет. Я верю, что вы пытались… как лучше.
— Да, пытался. И справился — вот ведь что
удивительно.
— Гибель Тигренка и Андрея, бессилие Светланы —
это «справился»? — возмущенно воскликнул Антон.
— Да. Потому что все другие расклады были куда
хуже. А случившееся, как ни удивительно, играет на руку не только Завулону с
его шавками.
И Гесер улыбнулся. Холодно, иронически. Очень
нехорошая вышла улыбка, многообещающая.
— Светлане это все равно не поможет… — начал
Антон. И замолчал, потому что Гесер покачал головой:
— Все еще впереди, Антон. Все еще только
началось.
Шеф Ночного Дозора разлил по второй кружке
пива, отхлебнул, откинулся в кресле.
— Борис Игнатьевич…
— Антон, я все понимаю. Ты устал. И я устал,
все мы устали, мы полны горечи, боли, тоски. Но мы на войне, и эта война далека
от окончания. Хочешь выйти из нее — выходи! Живи простым Светлым. Но пока ты в
Дозоре… ты в Дозоре, Антон?
— Да!
— Вот и прекрасно. Тебе пиво нравится?
— Нравится, — буркнул Антон.
— Вот и прекрасно. Потому что ты летишь на
родину этого божественного напитка. В Прагу.
— Когда? — тупо спросил Антон.
— Завтра утром. Точнее — днем, утренний рейс
перенесут на шесть часов, и ты полетишь транзитным.
— Зачем?
— Ты в курсе, что Европейское бюро Инквизиции
перебралось из Берна в Прагу?
— Да, конечно. Из-за Когтя Фафнира, который
сперли эти придурки…
— Именно. У Инквизиции и без того традиция раз
в пятьдесят—сто лет менять месторасположение, а тут еще такой щелчок по носу
бернских Дозоров… В общем, они обосновались и наконец-то приняли к рассмотрению
наше дело.
— Так вот зачем был этот подарок… Игорь?
— Да. Он уже там. Мы подали официальную
жалобу, заявив, что Темные сознательно подстроили провокацию и Алиса Донникова
приворожила Игоря, чем и вызвала его нервный срыв, чрезмерный сбор Силы с
людей… и… этот досадный инцидент с утонувшим мальчиком. Темные, конечно же,
заявили, что это Игорь очаровал Алису, пытаясь перевербовать на нашу сторону…
Антон фыркнул, оценивая безумие обвинения, —
перевербовать! Словно Темный может перестать быть Темным. Запугать, вынудить к
сотрудничеству, перекупить или шантажировать — куда ни шло. Но перевербовать…
— В общем, трибунал будет решать, кто виноват
и какова степень ответственности Игоря. Парень вызвал Алису на официально
зарегистрированную дуэль, так что на Дозоре вины нет. Но если Инквизиция
обвинит его в превышении самообороны или в сознательной провокации — ему один
путь. В сумрак. Он и так едва жив… и, кажется, даже не хочет бороться. А Игорь
нам нужен, Антон. Ты даже не представляешь, насколько нужен!
— Борис Игнатьевич, а что там было на самом-то
деле? — спросил Антон.
— На самом деле? Не знаю. Мы провокаций не
затевали, можешь поверить. Я отправил Игоря на отдых, потому что парень
выложился вконец. Знаешь, как замечательно восстанавливает работа в
пионерлагере? Радостные детские лица, веселый смех, задорные голоса… — Голос
Гесера потеплел. Антону показалось, что еще миг — и всегда серьезный шеф
Ночного Дозора облизнется и начнет мурлыкать. Но Гесер оборвал сам себя и
продолжил: — Либо наше обвинение справедливо, и тогда есть шанс спасти Игоря.
Либо все случившееся — трагическая случайность… тогда к нам нет и не может быть
обвинений со стороны Инквизиции, но Игорь случившегося не переживет. Сам себя
казнит за гибель того ребенка и… Алисы.
— Алиса-то при чем?
— Да он в нее в самом деле влюбился… еще один
недоделанный Иной… — Гесер понаблюдал за меняющимся лицом Антона и кивнул: —
Влюбился, не сомневайся. Так что ты поедешь в Прагу. Нашим представителем на
Трибунале. Адвокатом и обвинителем в одном лице. Все нужные материалы я сейчас
тебе выдам.
— А… но… — Антон смешался. — У меня же нет
опыта!
— Ни у кого его нет. Вот ты и приобретешь.
Чует мое сердце, что чем дальше, тем больше будет таких вот… юридических
разборок. Вместо честной борьбы и открытой схватки. И не волнуйся ты так, к
моменту заседания я скорее всего подъеду в Прагу. Возможно, вместе с Ольгой и
Светланой.
— Зачем — со Светланой?
— А может быть, нам удастся доказать, что
Светлана лишена сил в результате провокации Темных, и получить разрешение на ее
лечение?
— К-как?
— Так же, как было с Игорем. Беда ведь не в
том, что Светлана не может восстановиться ускоренно, за несколько месяцев.
Может! Беда в том, что если разрешение на лечение обессилевшего мага
второй-третьей ступени я еще выбить в состоянии, то восстановление сил Великой
Волшебницей — явление чрезвычайное. И тут нам может помочь лишь прямое
разрешение от Инквизиции. Причем не московской, а как минимум Европейского
бюро.
