— Я видела…— начала я и не смогла договорить.
— Сядь. Сядь, а то ты сейчас упадешь. Он подвел меня к садовой скамье.
— Твои отец и сестра…— снова начала я и снова умолкла. Мне и не понадобилось больше ничего говорить. Чезаре выронил мои руки, словно обжегшись, и быстро отвернулся, но не настолько быстро, чтобы я не увидела появившихся на его лице боли и унижения.
— Ты видела их, — прошептал он, а потом у него вырвался звук, очень похожий на стон. Помолчав немного, он добавил: — Я молился… я надеялся… что это прекратилось.
— Ты знал.
В моем голосе не было упрека — лишь изумление. Чезаре опустил взгляд; я видела его профиль в полумраке. Лицо его закаменело, на щеке подергивался желвак.
— Моего отца не переубедишь, мадонна. Я пытался. Я пытался…— На последних словах голос его сорвался. Потом Чезаре взял себя в руки и взглянул на меня в тревоге. — Скажи, что они не видели тебя!
Он схватил меня за руку; глаза его расширились от беспокойства.
— Нет.
— Слава богу! — Он обмяк и облегченно перевел дух, но облегчение длилось недолго. — Ты ни с кем об этом не говорила? Даже с донной Эсмеральдой?
— Ни с кем, кроме тебя. — Чезаре снова расслабился.
— Хорошо. Хорошо. — Он нежно коснулся моего виска, провел пальцем по скуле. — Мне очень жаль. Жаль, что ты оказалась свидетельницей такого…
— А ты не можешь заставить своего отца прекратить? — спросила я. — Может, если сказать, что ты расскажешь обо всем коллегии кардиналов, оповестишь об этом всех?..
Лицо Чезаре сделалось беззащитным. На нем отразилось внутреннее смятение. Наконец он произнес:
— Поклянись, что сохранишь в тайне то, о чем я тебе сейчас скажу.
— Ты можешь доверить мне даже собственную жизнь, — отозвалась я.
Чезаре невесело усмехнулся.
— Именно это я и собираюсь сделать.
Он задумался на некоторое время, потом начал:
— Мой отец… он хороший человек. Он любит своих детей сильнее жизни. Ты сама видела, как он щедр с теми, к кому привязан. — Он помолчал. — Его любовь чистосердечна и глубока… И такова же его ненависть. И особенно он опасен, если его спровоцировать. Даже… даже если его провоцируют собственные дети.
Я напряглась. Чезаре успокаивающе коснулся моей руки и произнес:
— Да, он помнит — хотя и смутно — стычку с тобой. Но тебе нечего бояться. Он счел это такой любовной игрой, и она его позабавила. Но сам он предпочитает более покладистых женщин — не таких «горячих», как он выражается. Иными словами, ты причиняла многовато хлопот и недостаточно восхищалась им, чтобы это устроило его гордость. Не думаю, чтобы он еще когда-либо побеспокоил тебя. — Лицо его потемнело. — Но когда дело касается политики, настоящих потерь или приобретений, он может быть смертельно опасен. А если поползут слухи о его взаимоотношениях с Лукрецией, это поставит под угрозу его политическую репутацию. Ты понимаешь, о чем я, Санча?
— Он пригрозил тебе смертью, когда ты столкнулся с ним из-за сестры? — Меня затопили отвращение и ненависть. Кем же надо быть, чтобы так обращаться с родной дочерью и грозить убить родного сына? Я вскочила со скамьи. — Я жалею, что не убила его тогда!
— Придержи язык, — предостерегающе сказал Чезаре и привлек меня к себе; он коснулся пальцами моих губ. — Такова цена, которую приходится платить, когда живешь рядом с очень честолюбивым человеком. Я не знаю, как еще убедить тебя, чтобы ты молчала. Скажу лишь одно: люди умирали и за меньшее. Тебе придется хранить эту тайну до конца своей жизни. И моей.
Он внимательно взглянул на меня.
— Ты сильно чувствуешь, Санча, и быстро реагируешь, быстро и страстно. Тебе придется научиться сдерживать эти порывы, чтобы выжить здесь.
— До меня доходил один слух…— сказала я уже потише. — О смерти брата Родриго, которого должны были избрать Папой…
Пристально глядя мне в глаза, Чезаре медленно ответил:
— Это не слух.
— Как ты можешь это терпеть? — прошептала я. Мой отец был тираном, но даже ему никогда не пришло бы в голову убить кого-то из членов своей семьи. Уж он-то никогда не прикоснулся бы ко мне и не стал бы потом грозить смертью моему брату за попытку вмешаться.
Чезаре пожал плечами. Взгляд его сделался жестким.
— Такова плата за то, чтобы быть одним из Борджа.
Той ночью я была не в том настроении, чтобы заниматься любовью с Чезаре. Он понял это, и мы расстались с мрачной неохотой. Ко мне снова и снова возвращалась мысль: а как отреагировал бы мой брат, узнав о таком падении нравов? Но я не смела поделиться с ним этими вестями. Если бы он узнал правду о моей жизни в Риме, это стало бы для него слишком сильным потрясением.
Позднее, когда я уже лежала в своей постели, мне приснилась карта, которую вытащила для меня стрега: сердце, пронзенное двумя мечами, — зло и добро. Родриго Борджа стоял рядом со мной, улыбаясь. Он распахнул на груди свою белую атласную рясу, а под ней билось красное сердце, крест-накрест пронзенное мечами, что образовывали серебряную букву «X».
Один из мечей был гораздо больше другого. Я шагнула вперед и вытащила его. Лезвие меча было окровавлено, но даже под темно-красным пятном я с легкостью прочла слово, написанное на клинке.
ЗЛО.
ОСЕНЬ 1496 ГОДА — НАЧАЛО ВЕСНЫ 1497 ГОДА
Глава 17
Следующие несколько месяцев мы с Чезаре встречались постоянно. Не считая той тревожной ночи в саду, когда я сказала о Лукреции и Александре, Чезаре вел себя так же, как всегда: все чаще и чаще говорил о том, что он не в силах больше вести жизнь кардинала. Он твердил, что мечтает жениться на мне, мечтает, чтобы у нас был полный дом детей. Его речи вызывали у меня невыносимое томление — и одновременно с этим чудовищное чувство вины. Мой муж, судя по всему, ничего не знал о моем романе с его братом, и его счастливая наивность терзала мое бесчестное сердце.
Я предположила, что драка Чезаре с Хуаном отбила у Хуана охоту продолжать, поскольку на протяжении жарких августа и сентября Хуан меня не беспокоил.
А потом, в октябре, когда жара спала, я получила от брата письмо, принесшее с собою новое горе.
«Милая моя сестра.
С невыразимой печалью я вынужден сообщить тебе о кончине нашего единокровного брата, его величества короля Ферранте П. Он умер от острого воспаления кишечника. Его супруга, королева Джованна, сражена горем, как и все мы. Его тело уже поместили во временную гробницу в Санта Кьяре, на то время, пока будет строиться его постоянная усыпальница.
Мне нелегко писать тебе столь печальные новости. Но все же мы с матерью очень надеемся, что сможем увидеться с тобой в ближайшие месяцы, на коронации его величества, нашего дорогого дяди Федерико».
